Глядя на местных девушек, Габа испытывал озноб, ему было неуютно. Но скоро забавные стилизованные носороги стали попадаться ему и на белой женской коже, в виде ненастоящих татуировок. Габа попривык к белым девушкам. Что однажды едва не привело самого Габу к гибели.
Провожая домой однокурсницу, Габа оказался заперт в мрачном четырехугольном дворе на краю Бутова. Серые страшные дома нависали над Габой, и пятеро очень коротко стриженых ребят, посмеиваясь, приближались. Габе стало неприятно, и он побежал. Он быстро бегал, но скоро стало ясно — убежать нельзя. Куда бы Габа ни свернул, перед ним оказывался дом. Габа рвал на себя подъездные двери, шарил толстыми пальцами по кнопкам домофонов, но дом не пускал его в себя. А преследователи, забавляясь, отрезали Габу от спасительных подворотен. При этом они молчали и усмехались как гиены, что особенно было ужасно. Габа смирился. Он перестал убегать, но люди-гиены еще сильнее разозлились на это. И Габа получил по лицу сначала тупоносым башмаком, потом — армейским ботинком на шнуровке, а потом — вонючим кроссовком. Катался Габа по земле, от песочницы к качелям и обратно, и продолжалось это довольно долго, потому что люди-гиены устали и дышали тяжело, высунув языки. Да и пахло от них, как от гиен, — потом и едкой мочой.
Наигравшись, они покончили бы с Габой, и Габа к этому был готов. Но они вдруг вскричали удивленно и испуганно и побежали куда-то, топоча и продолжая кричать. Габа сел, разлепил пальцами глаза и увидел в желтом фонарном свете, как несутся они и исчезают в черноте подворотни, а за ними, переваливаясь, гонится носорог, и фыркает, и мотает головой. Крики отчаянные и мучительно-громкие, вдруг пресеклись, зато, задетая носорогом, заверещала легковушка. Он поднялся, отряхнулся и пошел к себе в общежитие, напевая на ходу и прихлопывая в ладоши.
Аида рассказала мне это, а тут как раз Габа вернулся.
— Все, посцал! — объявил он, улыбаясь. Аида смотрела на него нежно.
Мы посидели еще, чуть-чуть выпили. Но гроза завершила свой полет над Останкиным и, как разбитая армия, рассредоточилась. Аида сказала, что им нужно идти. Мы поцеловались, Габа братски приобнял меня, и они ушли. Да и мне было пора.
— Не угодно ли из Верлена на посошок? — спросила барменша, намекая на абсент. Я выпил, расплатился и вышел.
Больше я никогда не встречал Аиду и Габу. Иногда вижу дедушку — он, в подозрительной компании, шляется у Белорусского вокзала.
— Да вы успокойтесь, это ненадолго. Что-то вроде испытательного срока, — торопясь, говорила Нинель Андреевна. — Не надо так... Вы в лице изменились, побледнели. Выпейте воды. Сколько вам лет?
— Сорок восемь, — ответил Мозжухин.
— Ну, я и говорю — совсем еще молодец!
— Понимаете, — вставил Мозжухин, — у вас в объявлении написано: экспедитор, менеджер... Я курсы закончил. Вот диплом...
— Кто это? — грозно спросил Семицветов, генеральный директор филиала. Он спрашивал уже четвертый раз, глядя из-подо лба, узкого и бугристого, круглыми белыми глазами. При этом обнаруживался рот, удивительно небольшой для такой крупной головы. Во рту были зубы — квадратные, расставленные через правильный интервал.
Нинель Андреевна в четвертый раз стала Семицветову объяснять, кто таков Мозжухин. Генеральный в четвертый раз взволнованно надул щеки, в ноздрях его зашевелилась шерсть, а глаза завращались. Уши Семицветова, похожие на стиснутые детские кулачки, неприятно двигались.
Мозжухин смотрел на эти уши с испугом. Семицветов в любое мгновение мог вскочить, опрокинув свой стол, и кинуться на него. От Мозжухина осталось бы мокрое место. «Кулаки-то полпуда каждый, — думал Мозжухин.— Бежать отсюда надо».
Но Мозжухин не ел два дня, и ноги у него плохо работали. В приемной его напоили пакетиковым чаем — теперь его тошнило. Здесь, в кабинете, было страшно. Но снаружи Мозжухина ожидало отчаяние. Усталый, окостеневший мужчина вытер лоб нечистым платком. «Пусть его взбесится... и убьет, — подумал Мозжухин. — Весь ужас и кончится».
Но Нинель Андреевна, словно Медея, успокоила пробуждающегося дракона. Акулья ненависть в глазах Семицве-това полиняла и подернулась брезгливой дымкой. Семицветов затворил рот. Уши-кулачки напряглись и расслабились.
