— Я все не могу тебя понять. Что ты за человек?
— Я не знаю, — тихо ответил Виталик.
— Вот и я не знаю. Мутный ты какой-то... И неясно, как к тебе относиться — на шею броситься или всю морду тебе расцарапать.
Виталик молчал.
— Ну, я пошла, — сказала Уна.
Виталик кивнул.
Уна удалялась медленно, скорбно опустив голову. Фретка увязалась за ней. Из зала донеслись аплодисменты.
Виталик сидел довольно долго в полном одиночестве. Потом явился Грегуар.
— Там Галадриэль наступила в какашки и не может определить, в обезьяньи или в хорьковые. Я предлагал ей понюхать — отказалась... — поведал он.
— Номер Аэглин закончился? — спросил Виталик.
— Да уж минуты три. Вон, смотри!
К ним важно шел юноша в сиреневом плащике. В руках он держал бурнинскую гитару.
— Вот, — сказал он, — велели передать. И еще госпожа Аэглин настоятельно просила узнать ваше имя.
— Сообщите госпоже о нижайшем моем почтении, — сказал Виталик, поднимаясь. Он забрал гитару, неловко поклонился и побрел прочь.
Образовавшаяся внутри него пустота (куда там Ложкину!) была холодна и чиста.
В зеркале лифта отразился «сосед».
— Ну, ты доволен, надо полагать? — осклабился он.
— Доволен, — сказал Виталик.
— И что теперь?
Виталик вдруг всхлипнул и заплакал...
Публика безмолвствует.
Человек в трико. A-а, проняло наконец? Явление четвертое!
Явление четвертое
Бурнин домой не явился. Со вздохом облегчения Виталик положил кофр на место, переоделся и заварил себе чаю. Агасфер мирно спал, завернувшись в какую-то рогожку. Модем исправно булькал. Мертвый стоял покой на Квартире.
Когда Виталик вышел курить, у подоконника стояла Аэглин.
— Вот здесь, значит, вы стоите вечерами и смотрите в метель, — утвердительно сказала она, смотря на него прямо и серьезно.
— Всезнайка Грегуар сообщил вам, где меня можно найти?
— Да.
— А зачем, собственно? — поинтересовался Виталик.
— Ну знаете... — Аэглин покачала головой. — Я хочу пригласить вас к себе, — сказала она.
— Поздно уже, — Виталик медленно закурил.
— Мы никому не помешаем. Родители предупреждены.
— Да нет, — вздохнул Виталик. — Вы не поняли. Для меня — поздно. Вам не нужно было тревожиться, приходить сюда...
— Не обижайте меня, — в глазах Аэглин сверкнули маятники — тикки-так! — Я знаю, как и чем вы рисковали. Поедемте, я вас прошу...
— Поймите и простите меня, — заговорил Виталик горячо. — Я не имею права влезать в вашу жизнь. Я только предотвратил эту гадость.
— Ради... нее?
— В конечном итоге — нет. — Он махнул рукой, рассыпая искры.
— Так в чем же дело?
— Дело во мне. Я должен кое-что сказать вам, но вы выслушайте только.
В знак согласия Аэглин тяжело кивнула.
— Я фантом, — сказал Виталик. — Мертвец, понимаете? Я лицемерный лгун, притворяла... Вот они все, — он очертил сигаретой пылающую сферу, — лгунишки по-мел-кому. Так — чепуха. Капризные детишки. А я надуваю их всех полномасштабно.
— Я не понимаю... — прошептала Аэглин. — Не пугайте меня, пожалуйста...
— О господи! И в мыслях не было... Милая, чудная девушка, я не могу поехать с вами, не могу позволить себе увлечься вами, не могу даже поцеловать вас, хотя хочется очень!
— Но почему, наконец?
— Потому что я — никто. Я даже не ничтожество. Я — величина отрицательная, понимаете?
— И это говорит человек, совершивший такое...— Глаза у Аэглин стали горькими. Она молчала какое-то время, а потом глухо, со злобой проговорила: — Это они, эти пигмеи, вас в этом убедили? Это вот эти лилипуты ухитрились растоптать вас? Да вся их свора мизинца вашего не стоит, а вы... Как же вы могли!
— Вы не правы сейчас, — сказал Виталик. — Никто меня нс топтал. Вы не плачьте только, ради бога, а?
— Как же, не права... права! Вы думаете, вы — первый? Дурачок вы несчастный... Бедный, бедный...
Виталик промолчал.
— Я сейчас уйду, — сказала она. — Вы только знайте, что можете всегда мне позвонить и я обрадуюсь вам как самому лучшему другу.
— Но сейчас — прощайте, — прошептал он в ответ. — Прощайте и не очень ждите меня... Я боюсь, я устал... От того, что вы пришли сейчас, мне сладко, но очень больно. Уходите же...
— Да, да, — торопливо говорила Аэглин, целуя его. — да... прощайте и... прощайте...
