«Как по заказу», — подумал Виталик и беззвучно замер. Его не видели.
— Я другого не понимаю, — говорила Эштвен каким-то горьким голосом, — я-то тут при чем?
— Как это — при чем? Шутить изволите, — дребезжа, проговорил «братец». — Может, мне хочется, чтобы вы-с об этом знали...
— Из каких соображений?
— Есть и соображения. Я как рассуждаю. Всегда приятно знать про верного друга, на какую штуку он способен-c. Вы же в глубине души своей королевствовать желаете? Ну, и когда это приключится, я при вас буду вроде как кардинал-с...
— Нет, это вздор какой-то! — сердясь, сказала Эштвен. — И что за тон у тебя дурацкий?
— Тон обыкновенный и не дурацкий, а подлый-с... — «Братец» захихикал. — Полноте вам ребячиться. Уна, например, чужими руками все обстряпывает. Но ей уж недолго комендантствовать. А вам-с на кого рассчитывать при случае? На блажного дурачка-с? Он небось заради вас такого не отмочит, нет. Он в позу встанет и будет словеса говорить.
«Это обо мне! Ну и стервец...» — пробормотал Виталик, обмирая.
— А я делом-с, делом-с подкрепляю... — продолжал «братец», вихляясь. — Что мне словеса...
— Но ведь я знаю, что ты просто ей отомстить хочешь... Зачем же мной прикрываться?
— А у меня и на это мыслишка припасена. Да не одна, а целых три-с.
— Ну, что еще у тебя за ерунда? — отмахиваясь, спросила Эштвен.
— А вот и не ерунда. Мыслишка первая: вам это слышать противно, а вы от меня не бежите-с. Отчего? Да оттого, что вам это нравится.
— Так «противно» или «нравится»? Я чего-то не поняла...
— И противно, и нравится. Ситуация самая обычная-с. Порок отталкивает и притягивает. К тому же в глубине души-с вы считать будете — «это он из-за меня сделал!» Что бы вы сейчас ни говорили... Ну и считайте на здоровьице, кто ж вам не велит? А вот вторая мыслишка: ежели вы меня отшвырнете, то с кем пребудете? Вам только этот Дон Кишот полоумный и останется... А вы его не хотите-с.
— Не смей его обзывать. Чего ж ты его в глаза не обзовешь? — Эштвен нервно поправляла невидимую прядочку волос.
— А он мне сейчас и в морду! К чему мне эти приключенья-c? Да и вы-с за глаза о нем еще не так говорили. Или не было этого?
— Было! Но он бы простил, он великодушен, а ты... а мы...
— Вот-с!—заторжествовал дивный «братец». — Это вы правильно поправились. Именно что «мы»-с. А Дон Кишоту вашему все равно скоро каюк. Он по веревочке ходит — глядишь, шею-то и сломит! К чему он эту стенгазету на кухне повесил? «Лучшие люди нашей Квартиры»!
Да еще с фотографией Уны! Уна на него зубами-то скрежещет...
— Он... так сделал? — Эштвен смеется почти истерически.
— Ну да. Но есть и третья мыслишка. От всей предстоящей кутерьмы вам-то польза сугубая, как выражается наш хирург-резонер. Вот вы ее и не упустите... А у меня давно все готово. Дурочка Морра с радостью все сделает. Она у нее гитарку-то попросит, якобы в коридоре попеть-с. Да так время выберет, чтобы Аэглин кто-нибудь разговором отвлек. Этот кто-нибудь-с — тоже давно проинструктирован.
— Кто это? — глухо спросила Эштвен.
— Вам-то зачем знать-с? Есть один эльфишко... он у нее в свите на четвертых ролях-с...
— Удивительно, сколько у тебя помощников для такой мерзости! — обронила Эштвен, качая головой.
— Так это для какого-нибудь донкишотства трудно помощников сыскать. А здесь все на энтузиазме!—«Братец» уже откровенно егозит. — Ну так вот-с, Морра гитарку-то на другой этаж снесет, а там другая милая дама эту гитарку на два тона выше и подтянет! И все это за считаные минуты до выступления бедненькой Аэглин. Она своего пажика-то за инструментом пошлет, а сама будет за кулисами стоять и волноваться. Ну а пажик-с гитарку ей собственноручно подаст за пять секунд до выхода. Ну, она и споет, хе-хе... А у меня в зале уже и доброхоты будут с пищалками «уйди-уйди».
— Это все прекрасно, но к чему ты Уне об этом рассказал?
— И на это у меня есть соображеньице. Аэглин-то с полгодика назад у Уны кавалерчика увела-с. Так Уна мне сегодня пощечину дала, после всего этого — еще одну даст. А супротив ничего не предпримет. Пальцем не поше-вельнет-с... А мне, глядишь, от нее время спустя и обломится чего-нибудь... Запросто.
