— В сущности просто. Как ты думаешь, по чему ты идешь?
— То есть? — задумывается Ложкин. — По снегу. По асфальту. По земной поверхности.
— Вот-вот, все так думают. По поверхности... А на самом деле мы ходим по дну. Земля — это небесное дно. Шельф со сложным рельефом. Поверхность — там, — Виталик указал в небо. Шарик уже исчез. — Нужно не взлетать, а всплывать. Ты плавать умеешь? Я — нет. А то давно бы уже всплыл.
Ложкин идет, потрясенный.
На станции метро Ложкин пытается пройти в неисправный турникет. Тусклый пластиковый жетон выпадает через окошко возврата. Раз, другой, третий...
— Ложкин, сколько раз говорить надо: все турникеты — в голове, — рявкает Виталик.
— И в самом деле, чего это я, — смущенно говорит Ложкин и перепрыгивает через турникет. Рассеянно машет рукой, становится на рифленый язык эскалатора и исчезает в светлом зеве метрополитена.
— Метрополия — это местность, соединенная ветками метро, — говорит зачем-то Виталик и идет в магазин за продуктами.
Теперь ему и самому кажется, что он — водолаз, обреченный всю жизнь идти по дну и знать, что на поверхности остался брошенный дом, свет и тепло. А здесь — бородатые скелеты кораблей и склизкие щупальца гадов. Уродливые рыбы мертво фосфоресцируют... Какие сокровища, какие жемчуга можно тут отыскать? И кому они могут понадобиться там, наверху? Еще одна загадка, мон ами.
Явление второе
На кухне в окоченевшей позе восседает Крученов. От длительного сидения за рулем он похож на пластмассового летчика, прилагаемого к авиамодели. Еще он похож на памятник Гагарину, когда стоит, — ноги чуть согнуты в коленях, руки откинуты назад, словно для прыжка.
Крученов владеет собственным автопарком. У него есть старенький мопед, довоенный мотоцикл, «горбатый» «Запорожец», «Запорожец» «ушастый», 412-й «Москвич», грузовичок с отваливающимся кузовом и «Икарус». Вся эта техника приобретена на свалках. Эти почтенные инвалиды — честные трудяги, такие же, как и сам Крученов. Они живут у Крученова во дворе, как в приюте для убогих. Когда Слава Крученов оглаживает твердой ладонью их облупленные бока, инвалиды браво подтягивают отвисшие днища и выражают желание послужить изо всех своих изрядно потрепанных лошадиных сил.
Летом Крученов развозит «дивных» по лесам, где те играют в свои странные игры. Живы, живы еще легенды о призрачном автобусе со странным маршрутом «Карабаново — Кринн», который смущал умы подмосковных диковатых жителей.
Крученов тоже влюблен в Эштвен. Посему у них с Виталиком странные взаимоотношения. Равнонеудачливые соперники, они опасались друг друга и переполнялись взаимным сочувствием.
— Будешь есть? — спросил Виталик.
— Угу. А где все?
— Разбежались.
Виталик готовит обед. Дежурное блюдо — рис по-индийски.
РИС ПО-ИНДИЙСКИ
В котелке обжаривается фарш, потом лук — до легкого потемнения. Затем туда же — рис. Стакан крупы на едока. Подержать в кипящем масле несколько минут. Залить кипятком из расчета: стакан риса на три стакана воды. Закрыть крышкой — и на ма-маленький огонь. Через двадцать минут готово.
— У Эштвен с Уной концерт в университете. Через неделю, — сообщает Крученов. Он клюет носом. Глаза у него красны узорными прожилками.
— Я нужен?
— Ну да. Я потому и говорю, — поясняет Крученов угрюмо.
«Не переживай, — хочет сказать Виталик. — Что с того, что я пою вместе с ней? Меня она так же мелко видит, как и тебя. Голос у тебя, как из бочки, и слуха нет, но дело ведь не в этом. Ты, как и я, тоже не эльф. Эльфы не водят автобусов...»
Крученов ковырнул дымящийся рис вилкою, мотнул головой и... уснул. Спать сидя ему было не впервой — он работал экспедитором сразу в нескольких фирмах и полжизни проводил в разъездах.
Виталик, подумав немного, принес из комнаты плед и накрыл спящего.
...В подъезде возобладают запахи сырые, тяжелые. За окном — как и было обещано Наденькой — метель, хотя на самом деле ее нет. И сквозь эту метель тихо дрейфует Квартира в ленивом течении, раздвигая бортами весеннюю грязь, зыбкую и гриппозную. Прямо по курсу — смутные очертания далеких земель... И волшебное слово «ХУИО» — пылающие буквы пророчества, украшающие иллюминатор.
