— Замечательно, — каким — то удивленным тоном произнес Борис Федорович. — Цицерон еще говорил: кто не знает истории, тот на всю жизнь остается ребенком.
— А кто ничего не знает? — спросил я.
Профессор пожал плечами.
— Таких нет, — сказал он безразлично.
Среди семейных фотографий, усеявших полстены, притягивал взгляд серенький диплом почетного члена Нью — Йоркской академии наук. По стене, противоположной той, на которой размещались фотографии, во все стороны тянулся книжный стеллаж. Паша украдкой кивал на книги и старался мне подмигнуть, как бы намекая на наше близкое с ними знакомство, но получалось у него примерно так, как перемигиваются при виде хорошенькой девушки, которая с независимым видом проходит мимо праздных приятелей, терзающих беззаботность, как цветок любишь — не — любишь.
— А мы, это, — сказал Паша, — литературой занимаемся.
— Хорошо, — таким же удивленным тоном одобрил Борис Федорович. — Великая литература у нас была.
— Раньше вон “Война и мир” эта — четыре тома, а сейчас все какие — то гномы, — пожаловался Паша.
Борис Федорович его не вполне понял.
— Да, уж столько понаделали, что до конца времен не перечесть, — проговорил он рассеянно, изумленно глядя куда — то на книги. Он встал, подошел к полкам и потер стекло тыльной стороной руки. — Показалось, — облегченно выдохнул он и вернулся на свой стул. — Вообще, эти Кирилл с Мефодием здорово нам напортили, надо сказать. Они и русскими — то не были. На много лет отбросили нас. Церкви — то разделились, и пошло — поехало все наперекосяк. И вера у нас неправильная, все у нас неправильное. Язык науки стороной нас обошел. Я к тому — латиницей надо было алфавит делать.
От наших речей начинало слегка повеивать прекраснодушием, тем самым следствием срединной образованности и верным спутником фарфоровой посуды, которое с роковым постоянством бросает страну под ноги обезумевших тварей, не помнящих родства.
— Да — а, искусство кончилось. — Он махнул рукой с выражением безнадежности. — В конце времен живем.
— Искусство кончилось, — заметил я, — а люди — то не кончились.
— Я вам проще скажу, — перебил профессор. — Что такое искусство, для чего оно служит? Для самосознания любого общества прежде всего. А у нас сейчас общество самых настоящих детей. Откуда же у детей качества взрослого ответственного человека? Вот вырастут детки — все у них будет. Искусство в том числе.
— Сколько же им расти?
Наш оратор только развел руками. Дальше случилось нечто такое, от чего я замолчал на долгое время и попросту не смел открыть рта.
— Как же вы назвали свою малютку? — спросил Борис Федорович у Павла. — Я ведь помню, вы никак не могли имя выбрать. Выбрали?
— Машенькой назвали, — застенчиво сообщил Павел.
— Очень хорошо, — сказала Евгения Семеновна и улыбнулась.
Сияя неподдельным достоинством, Павел извлек из нагрудного кармана пиджака несколько фотографий и церемонно протянул их Евгении Семеновне. Я чувствовал, что лучше мне помолчать, и во все глаза наблюдал этот необъяснимый балаган.
— Ага, ага, веселая такая девочка, — произнес хозяин, с сокровенной улыбкой рассматривая изображение. — Наша Катя тоже была такой маленькой, — с вызовом добавил он, возвращая карточки, словно мы намеревались оспорить эту неоспоримую истину.
— Неужели? — сказала Евгения Семеновна, и все сдержанно посмеялись.
— Счастье — это ощущение. Ощущение скоротечно, — почему — то произнес Борис Федорович, вероятно, ответил какому — то своему внутреннему собеседнику. Супруга бросила на него взгляд быстрый и укоризненный.
Некоторое время разговор вертелся вокруг детей. Потом каким — то образом выбрался на философскую дорожку, утрамбованную донельзя полчищами самоуверенных мудрецов. Паша тут же прикусил язык и только прислушивался, ковыряясь в своей тарелке и с тоскливой надеждой поглядывая на серый экран телевизора, которому никто и не думал давать слово. Борис Федорович установил на столе большущий электрический самовар.
— Уже секвенированы дрожжи, грамположительные бактерии, — это потрясающе! — воскликнул он и подчеркнул: — Потрясающе! О чем мы тут говорим? Структура живого вещества нам уже известна… Вы “Nature” не читаете? Почитайте.
