Потом, уже в эмиграции, бывший главный священник русской армии протопресвитер Георгий Шавельский, сетуя, размышлял: неужели в огромной России, среди её стошестидесятимиллионного, умного и деятельного населения, не могло найтись нескольких сотен людей, честных, самоотверженных и талантливых, которые, взяв в руки бразды правления, вывели бы страну на твёрдый путь мирного развития и процветания? Конечно, такие люди были. Но путь во власть для них был затруднён, а со временем и вовсе заказан. Исполнительная посредственность медленно, но верно делала свою карьеру, а они уходили в оппозицию, в революционное подполье, а то и в террор.
Подбирая кандидатуру на вакантный министерский пост в июле – августе 1904 года, Николай II искал человека честного, благонамеренного, исполнительного, недалёкого и несамостоятельного. Важно ещё, чтобы его образ соответствовал ожиданиям – если не всего общества, то его верхов, настроенных в основном либерально. С их мнением государь не считаться не мог, хотя глубоко его презирал. Таким кандидатом и стал виленский генерал-губернатор, бывший товарищ министра внутренних дел, ушедший из министерства по несогласию с консерватором Сипягиным, князь Святополк-Мирский. Человек «благородный и хороший», полный благих намерений. В сущности же – исполнительная посредственность.
Конечно, благородный Мирский всё-таки лучше, чем беззастенчивый карьерист и властолюбец Витте – как, скажем, Фрадков или Зубков лучше, чем Березовский. Но, к сожалению, время ставило перед Россией задачи, решение которых посредственностям оказалось не по плечу.
Сеанс либеральной магии
Идиллические беседы и благодушные декларации составляют суть деятельности нового министра в первые недели пребывания на посту. В Вильне, где задержался на две недели в связи с открытием памятника Екатерине II, он даёт интервью иностранным журналистам из «Echo de Paris», «The Associated Press», «Local Anzeiger». Говорит, хотя и осторожно, о свободе земских органов самоуправления, о веротерпимости, о правах евреев. 16(29) сентября, уже в Петербурге, принимая чиновников своего ведомства, произносит: «Плодотворность правительственного труда основана на искренне благожелательном и истинно доверчивом отношении к общественным и сословным учреждениям и к населению вообще. Лишь при этих условиях работы можно получить общественное доверие, без которого невозможно ожидать прочного успеха в деле устроения государства».
Первое публичное выступление нового министра вызвало радостную общественную бурю и шум газетной листвы. Провозглашена «эра доверия». Уже на следующий день Суворин делает первую из цитированных нами дневниковых записей. 24 сентября его газета «Новое время» восклицает: «Струя свежего воздуха!», «Шаг вперёд впервые за сто лет!» Сам Суворин спрашивает риторически: «Разве слова министра – не веяние весны, не явный её признак?» Газеты подхватили суворинский образ. Сентябрь стал вдруг «весной Святополк-Мирского». Полился поток вольных мыслей и политической полемики: монархист Пихно в «Киевлянине», религиозный полулиберал князь Трубецкой в журнале «Право», радикальные конституционалисты в заграничном «Освобождении» и даже мрачный реакционер князь Мещерский в «Гражданине» – все спорят друг с другом, и все согласны в одном: в ожидании скорого, светлого политического лета, долженствующего последовать за внезапной весной. Главное ожидаемое, то, о чём говорят иносказательно, как дикари о могущественных лесных духах, – грядущее собрание народных представителей при государе. Кто-то видит в нём возрождённый допетровский Земский собор, кое-кому мерещатся парламент, Конституция, либеральное царство гражданских свобод.
Между тем настроения, царившие в обществе, в том числе среди простого народа, в котором государь так хотел видеть противовес оппозиционной интеллигенции, прекрасно показывает запись в дневнике того же А. С. Суворина, датированная 31 июля 1904 года. «Сегодня мебельщик Михайлов говорил мне: „Еду сюда с дачи по железной дороге. Разговор о новорожденном наследнике. Радуются. Вдруг какой-то господин очень громко говорит: „Странные какие русские. Завелась новая вошь в голове и будет кусать, а они радуются““. Все разом так и притихли. До чего вольно разговаривают, так просто удивительно». «Вольно разговаривала» в основном интеллигенция, но народ «вольно слушал». И мотал на ус. «Все притихли» – значит, задумались. До начала истребления царя, его семьи, министров, генералов, помещиков и прочих «бывших» (в том числе и депутатов Думы), как вшей, – оставалось тринадцать лет. До первого взрыва массового революционного насилия – меньше полугода.
