Молодая, без особых примет
Утром 24 января 1878 года градоначальник Петербурга генерал-адъютант Фёдор Фёдорович Трепов в своём недавно обставленном, ещё пахнущем свежим деревом кабинете на Гороховой, 2, занимался вполне рутинным делом: готовился к приёму просителей. Стрелка бронзовых настольных часов приближалась к римской цифре X. Градоначальник встал, слегка одёрнул мундир, выпрямился во весь свой императорский рост и двинулся к двери, ведущей в приёмную, на ходу принимая соответствующий сану величественно-милостивый облик. В высоком зеркале отразились: немолодая, но статная фигура в генеральском мундире, твёрдый овал лица и правильные черты, неумолимо свидетельствующие о том, о чём шептались в Петербурге, но вслух говорить избегали: настоящим отцом Трепова был государь император Николай Павлович. Ровно в десять, с последним ударом часов, генерал-адъютант собственной рукою отворил дверь и вступил в приёмную. Там было многолюдно, витал лёгкий шум приглушённых разговоров. При появлении Трепова все притихли, все лица обратились к нему. По правую и по левую руку от него, как ангелы в деисусном чине, склонились в почтительных полупоклонах подчинённые: офицер для особых поручений майор Курнеев, надворный советник Греч и дежурный офицер участковый пристав Цуриков. В сопровождении этой свиты Трепов двинулся вдоль строя просителей.
Впоследствии свидетели вспоминали об этой минуте различно. По словам Курнеева и Цурикова, первой в ряду ожидающих стояла бледная сероглазая молодая женщина в шляпке и долгополой тальме. Согласно письменным показаниям Трепова, до неё он ещё от кого-то принял прошение. Впрочем, это не существенно. Подойдя к бледной и сероглазой, градоначальник благосклонно глянул на неё, а затем – вопросительно – на Курнеева.
– Свидетельство о благонадёжности, ваше высокопревосходительство, – полушёпотом произнёс Курнеев, почтительно наклоняясь к треповскому аксельбанту.
– А, так, так. Позвольте? – обратился Трепов к женщине, беря из её рук бумагу.
«Всё понятно, – подумал он, невнимательно слушая довольно-таки сбивчивую речь просительницы. – Накуролесила, небось, с нигилистами по молодости, а теперь, как есть нечего стало, хочет поступить в учительницы. Видно – не из богатых».
Трепов любил бедных. И всегда старался показать другим, а прежде всего себе, что любит их. В его голове мгновенно сложился короткий ответ, который он изволит начертать на прошении по окончании приёма: «Выдать госпоже… Как её?.. – Трепов глянул в бумагу, – дворянке Козловой свидетельство, дабы работала».
Он ещё раз окинул взглядом невзрачную фигурку в длинной серой накидке. «Пускай честным трудом хлеб добывает. Развели с этими политическими: их бы высечь по-отечески, да отпустить – кто в молодости не увлекался? – а их судят, шум на весь мир делают». Трепов был очень раздражён со вчерашнего дня. Вчера был вынесен судебный приговор по процессу, тянувшемуся целых три месяца. И что? Из ста девяноста трех юнцов и юниц, привлечённых к суду за преступную пропаганду социальных учений, осуждены всего шестьдесят четыре, а остальные освобождены прямо в зале суда. Теперь они, отсидевшие в предварительном заключении кто год, кто два, а кто и три с лишним, озлобленные и радостные, разлетелись по городу, им внимают, их встречают как героев лохматые студенты и глупенькие курсистки. Беспорядки в городе обеспечены – а кто будет отвечать перед государем? Не жандармы, не судейские, а он, Трепов.
Градоначальник слегка кивнул этой просительнице, передал исписанный лист Гречу и двинулся дальше. Следующей в очереди стояла какая-то старушка. Трепов обратил лицо к ней, готовясь слушать… В этот момент он неким странным чувством ощутил внезапную перемену в приёмной. Как будто что-то непонятное и страшное, как общий вздох, пролетело и мгновенно растворилось в воздухе. В следующий момент он почувствовал очень сильный удар в левый бок и понял, что падает. Услышал громкий отвратительный треск. В голове мелькнуло: «Стреляют? Почему стреляют?» Инстинктивно схватился за левую сторону мундира. И осознал, что лежит на полу, а по его мундиру расползается что-то горячее и липкое. Боль ощутил позднее. Почти не слыша шума и криков, заставил себя встать. Его уже поддерживали под руки. Стараясь сохранить твёрдость шага, дошёл до дивана. Лёг. Велел вызвать врача.
