Что все это значит? Думаю, речь здесь о том, насколько ты готов принимать противоречия в самом себе и в мире. Способен ли ты за своими внутренними конфликтами разглядеть мир за пределами себя. Если ты можешь его принять или хотя бы увидеть — ты лиса. Если ты не можешь принять его и хочешь верить в одну главную вещь (например, «Мы должны служить Господу»), — ты еж. По мнению Берлина, ежи обречены страдать гораздо больше, чем лисы, потому что они хотят, чтобы всë (и все) укладывалось в одни и те же рамки. Это хорошо иллюстрируется навязчивой идеей Достоевского о том, что Россия должна идти по особому пути — и это путь, который выбрал он, Достоевский. Толстой, напротив, наблюдает тот путь, по которому идет Россия, и подробно его изучает. В конечном счете, я думаю, это сводится к разнице между оценочным, предубежденным подходом и широким, открытым взглядом на мир. К разнице между способностью жить в согласии со своим внутренним конфликтом — и неспособностью выносить какой-либо внутренний конфликт, в результате играя в азартные игры, постоянно дергаясь и закладывая в ломбарде любимое лиловое платье жены.
Выбор кажется очевидным. Ясно, что открытый человек счастливее человека предубежденного. Но все не так просто. Вера в единственный общий принцип (еж) вместо принятия мира с его неопределенностью и противоречиями (лиса) очень притягательна. Толстой попытался стать как Достоевский — стать ежом. Он попытался критиковать всё, включая себя самого, постоянно самосовершенствоваться и стремился соответствовать требованиям определенной системы (и осуждающего Бога). Но это не сделало его счастливым, потому что в глубине души он оставался плюралистом, который понимал, что — как он показал в «Анне Карениной» и «Войне и мире» — мир состоит из множества людей с различными идеями. Лиса эмпатична (возможно, это удивит настоящих лис) и осознаёт, что у других тоже есть мысли и чувства. Еж же недоумевает: «Почему все остальные не думают так, как я?»
«Преступление и наказание» — нервная, мрачная и увлекательная книга, но в ней есть что-то глубоко печальное. Наверное, потому что, как пишет Берлин, такому ежу, как Достоевский, никогда не удается до конца убедить нас, что мир так прост, как ему хочется показать. Раскольников — не воплощение зла. Возможно, он вообще не зло, а просто безумен. Мы сочувствуем ему. Мы не должны отождествлять себя с Раскольниковым, но все же делаем это: «Дойдешь до такой черты, что не перешагнешь ее — несчастна будешь, а перешагнешь — может, еще несчастнее будешь» [88]. Это в полной мере относится к преступлению Раскольникова. Он чувствует, что должен сделать это, чтобы достичь целостности, даже зная, что будет проклят навеки. А если он этого не сделает, спасения ему все равно не видать, потому что он все равно не будет счастлив. В жизни часто такое случается — не только в связи с принятием решения о том, убивать ли старуху-процентщицу. Мы проникаемся любовью к Раскольникову, убийце, потому что мы сопереживаем его страданию.
В одном из писем 1879 года Достоевский кратко формулирует всю грустную сущность своего мировоззрения: «Жизнь полна комизма и только величественна лишь в внутреннем смысле ее» [89]. Да, бывает, что это действительно так. Но жизнь приобретает смысл, только когда мы отворачиваемся от «внутреннего смысла» и смотрим на себя через призму восприятия других людей. В то время как Достоевский способен глубоко, иногда слишком глубоко, проникнуть в человеческий разум, Толстой способен сопереживать положению человека в мире. Для нас, читателей, секрет здесь состоит в том, чтобы совместить оба этих подхода — чего так и не удалось достичь ни тому, ни другому писателю, несмотря на все их мучения.
Когда я оказалась погружена в свой собственный русский мирок, я была слишком занята самой собой, чтобы заметить, что, подобно Раскольникову, теряю себя. Острая поглощенность самим собой в ежовом стиле мало кому идет — и вряд ли полезна для здоровья. В тот год в Петербурге я убедила себя, что мне суждено быть русской, выйти замуж за своего украинского бойфренда и принять судьбу, заключавшуюся в моем имени. За этот год я стала местной. Положительным последствием стал мой отличный уровень владения русским языком. Отрицательным — то, что я стала другим человеком. Иногда я с трудом могла узнать саму себя. Меня раздирал внутренний конфликт. Тогда я, конечно, этого не понимала.
