Мальвина де Карвиль…
Позвольте мне ненадолго отвлечься от Леонса де Карвиля, вышагивающего по бесконечным коридорам больницы в Монбельяре, чтобы представить вам Мальвину. Это важно, и скоро вы поймете почему.
Итак, Мальвина де Карвиль.
Я никогда ей не нравился. И это еще мягко сказано. Впрочем, наши чувства взаимны. Сколько бы я ни пытался убедить себя, что она не виновата в том, что тронулась умом, что, не случись эта трагедия, она превратилась бы в прелестную и даже обворожительную женщину, представительницу высших кругов общества, судьбой предназначенную к тому, чтобы удачно выйти замуж, сделав, как говорится, блестящую партию… Э-э, да что там! С годами эта девчонка, чем дальше, тем отчетливей слетавшая с катушек, пугала меня все больше. В отличие от своей бабки она никогда мне не доверяла. Наверное, догадывалась, что я считаю ее монстром. Да-да, монстром! Потому что со временем милая шестилетняя девочка превратилась в подлинное чудовище. В тощую неуправляемую уродину. Ладно, проехали. Замнем для ясности. Не приведи господи, эти записки попадут ей в руки, — мне и представить себе страшно, что она надо мной учинит!
Лучше вернемся к тому, из-за чего она повредилась разумом. К чуду. Точнее говоря, к подобию чуда.
В больнице Бельфор-Монбельяра Леонс де Карвиль по привычке держался с отстраненным достоинством, в котором окружающие впервые на его памяти прочитали не высокомерие, а робость. Он и бровью не повел, когда ему показали внучку, — через стекло палаты, не позволявшее слышать, как она плачет.
— Вот она, — сказала медсестра. — Ближайшая к двери кроватка.
— Спасибо.
Он говорил сдержанно и спокойно, как человек, полностью владеющий собой. Медсестра отступила шага на три. Ей только что сказали, что Лиза-Роза — единственное, что осталось у Леонса де Карвиля…
Должно быть, в эти минуты вера выдающегося бизнесмена серьезно пошатнулась, во всяком случае, дала трещину. Нет, Леонс в отличие от своей жены Матильды никогда не причислял себя к истым католикам. Он был человеком верующим, но таким, условно говоря, новообращенным — под влиянием семейного окружения со стороны супруги, которое не поняло бы его научного рационализма, — в лучших домах Куврэ он был не принят. Однако в такую минуту, как эта, даже отъявленный рационалист задумался бы о Боге. И почувствовал бы, как его раздирает между гневом на жестокость того, кто отнял у тебя единственного сына, и благодарностью к нему же за то, что спас от гибели — в знак утешения? — твою внучку. Единственную из всех…
Лиза-Роза беззвучно плакала в стеклянной клетке.
— Это чудо, — тихо сказал у него за спиной доктор Моранж — врач в белом халате и с улыбкой священника.
Его улыбка осталась прежней и годы спустя, когда я встретился с ним и узнал подробности того дня.
— Поразительно, но она в прекрасном состоянии. Последствий практически никаких. Мы немножко ее понаблюдаем, просто из осторожности, но она абсолютно здорова. Уверяю вас, это настоящее чудо…
Думаю, Леонс де Карвиль про себя все же вознес благодарственную молитву Всевышнему.
К ним подошла медсестра. Срочный звонок. Вызывают заведующего детским отделением. Да, просят подойти немедленно. Звонок очень странный. Доктор Моранж извинился и ушел, оставив Леонса де Карвиля перед стеклянной стеной бокса, где безутешно плакала его внучка.
«Пусть тоже поплачет, пока его никто не видит», — говорил себе доктор, который любил печальные истории с хорошим концом. Сам взволнованный едва ли не до слез, он протянул руку и взял протянутую медсестрой телефонную трубку.
Голос в аппарате звучал так, словно доносился с другого конца света. Торжественный и торопливый одновременно.
— Доктор? Здравствуйте! Я — дед девочки из самолета. Того самого, потерпевшего крушение в горах Юра. В справочной мне дали ваш номер. Как она там?
— Хорошо, хорошо, не волнуйтесь. Девочка практически не пострадала. Думаю, через два-три дня мы ее выпишем. Кстати, дедушка с отцовской стороны уже здесь. Хотите с ним поговорить?
В трубке повисло молчание. В этот миг врач почувствовал, что происходит что-то не то.
