Экспресс до Дьеппа оказался почти пустым. Контраст по сравнению с битком набитыми вагонами поезда «Париж — Руан» выглядел разительным. Марк по привычке сел возле окна. Кроме него, во всем вагоне было только два других пассажира. Подросток в наушниках от плеера и толстяк, с трудом помещавшийся на двух сиденьях, — последний, едва успев занять место, сразу заснул.
Марк откинул столик, поставил на него рюкзак и достал тетрадь Гран-Дюка. Ему оставалось дочитать всего страниц двадцать. Затем надо будет хорошенько все обдумать и составить план действий. Он вспомнил эсэмэски, которые отправляла ему Лили. Значит, чтобы разобраться во всем, что происходит, у него есть вечер и ночь.
С перрона донесся свисток.
Марк рефлекторно повернул голову и тут же застыл, пораженный.
Она!
Тощая фигура окинула злобным взглядом начальника вокзала, дававшего сигнал к отправлению, сквозь зубы прошипела какое-то ругательство и почти на ходу прыгнула на подножку вагона.
«Мальвина де Карвиль!»
Марк несколько минут безотрывно смотрел на раздвижные двери вагона, карауля появление Мальвины. Он никого не увидел. Должно быть, Мальвина села в другой вагон. Впрочем, Марк не испытывал ни малейшего желания бегать по поезду в ее поисках. И не собирался во второй раз позволять ей подловить себя, как мальчишку. К тому же его ждали последние двадцать страниц дневника.
Сначала надо его дочитать. А уж потом он займется этой ненормальной.
Дневник Кредюля Гран-Дюка.
Покидая бар «Эспадон» после встречи с Зораном Раджичем, я почти верил: этот мелкий базарный жулик сказал мне правду. Чем больше я размышлял, тем яснее вырисовывалась передо мной логика событий. Итак, 23 декабря Жорж Пеллетье, обитавший в хижине на горе Мон-Террибль, стал свидетелем крушения самолета. Именно он первым очутился на месте катастрофы и обнаружил чудом спасшегося ребенка. До приезда спасателей он успел забрать себе золотой браслет с именем девочки. То есть поступил как настоящий мародер.
Если вы следите за ходом моих рассуждений, то должны понять: ребенком, которого выбросило из самолета, была Лиза-Роза де Карвиль. Отныне это утверждение представлялось почти стопроцентно справедливым. Почти… Черт бы побрал это «почти»! Несмотря ни на что Зоран Раджич вполне мог оказаться обыкновенным мошенником, выдумавшим свою историю от начала до конца с тем, чтобы вытянуть из меня деньги. Для такого прожженного типа, как он, это не составляло труда. Иначе говоря, я вернулся к исходной точке: предположения, предположения и снова предположения. Некоторые из них выглядели весьма солидно, но все-таки оставались лишь предположениями. А мне нужны были факты.
В общем, называйте как хотите: предположения, подозрения, свидетельства, стечение обстоятельств… Я рассказал вам все, что знаю сам. Теперь вам известно об этом деле ровно столько же, сколько мне. Вот и попробуйте в нем разобраться!
Впрочем, честность требует от меня признаться, что одну вещь я от вас утаил. Правда, это не столько факт, сколько некое ощущение. Мне очень трудно его описать — гораздо труднее, чем свои изыскания на горе Мон-Террибль или разговор с тем или иным свидетелем. Откровенно говоря, я уже постепенно склонялся к мнению, что все имеющиеся в деле улики — браслет, могила, купленная на Большом базаре детская одежда и прочее, — не стоили и ломаного гроша. Не больше, чем цвет глаз или музыкальные способности.
Истину следовало искать в совсем другом месте. В области чувств. Если точнее, в области человеческих взаимоотношений.
Я имею в виду отношения Марка и Эмили.
Полагаю, настало время подробнее остановиться на этой странной теме. Бедные дети, они оказались неспособны к сопротивлению! Жизнь все решила за них.
Николь, как бы она ни старалась, была от этого слишком далека. Я имею в виду, далека от Марка и Эмили. Изнуряющая работа — днем и ночью, без выходных. Бытовые заботы. Разница в возрасте. Марк и Эмили росли без матери. Без отца. И даже без дедушки. Ничего удивительного, что они так сблизились. Две одинаково белокурые головки. Два ангельских личика — хоть сейчас снимай для рекламы. И в то же время они были такими разными…
