– …в вашем распоряжении.
– Я тебя точно не стесню?
– Ни в малейшей степени.
– Хорошо, я согласен.
– А когда вы намерены вступить во владение?
– Завтра… нет, нынче вечером.
– Вы хотите сегодня здесь ночевать?
– Ну, если это тебя не слишком побеспокоит, мой мальчик…
– Ура, крестный! – обрадовался Петрус и подергал за шнур.
– Что это ты делаешь?
– Зову лакея, чтобы он приготовил вашу квартиру.
Вошел лакей, и Петрус отдал ему необходимые распоряжения.
– Куда послать Жана за вашими вещами? – спросил Петрус капитана.
– Я сам этим займусь, – возразил моряк.
Вполголоса он прибавил:
– Мне нужно попрощаться с хозяйкой гостиницы. – И выразительно посмотрел на Петруса.
– Крестный! Вы можете принимать у себя кого хотите, – сказал Петрус. – Здесь не монастырь.
– Спасибо!
– Похоже, в Париже вы не теряли времени даром, – так же вполголоса заметил Петрус.
– Я же еще не знал, что найду тебя, мой мальчик, – проговорил капитан, – мне нужно было создать себе домашнюю обстановку.
Лакей снова поднялся в мастерскую.
– Квартира готова, – доложил он, – осталось лишь застелить постель.
– Прекрасно! В таком случае закладывай коляску.
Он обратился к капитану:
– Не угодно ли по дороге заглянуть в комнаты?
– Ничего не имею против, хотя, повторяю, мы, пираты, неприхотливы.
Петрус пошел вперед, указывая дорогу гостю; он распахнул дверь в комнаты первого этажа, похожие скорее на гнездышко щеголихи, чем на квартиру студента или поэта.
Капитан замер в восхищении перед неисчислимыми безделушками, которыми были уставлены этажерки.
– Да это апартаменты принца крови! – воскликнул он.
– Что такое королевские апартаменты для такого набоба, как вы! – парировал Петрус.
Несколько минут спустя лакей доложил, что коляска готова.
Крестный и крестник спустились под руку.
У каморки привратника капитан остановился.
– Поди-ка сюда, парень! – приказал он.
– Чем могу служить, сударь? – спросил тот.
– Доставь мне удовольствие: сорви все объявления о воскресной распродаже и передай посетителям, которые придут завтра…
– Что я должен им сказать?
– Что мой крестник оставляет мебель себе.
Он прыгнул в коляску, просевшую под ним, и приказал:
– В «Прованские братья»!
Петрус сел вслед за капитаном, и экипаж покатил со двора.
– Клянусь «Калипсо», которую мы с твоим отцом продырявили, словно решето, у тебя отличная лошадь, Петрус! Жаль было бы ее продать!
III.
Глава, в которой капитан Берто Верхолаз приобретает огромное значение
Крестный и крестник заняли один из кабинетов «Прованских братьев», и по просьбе капитана Монтобанна, или Верхолаза, уверявшего, что он сам ничего в этом не понимает, ужин заказывал Петрус.
– Все, что есть лучшего в заведении, слышишь, мальчик мой! – сказал капитан крестнику. – Ты, должно быть, привык к изысканным ужинам, бездельник? Самые дорогие блюда, самые знаменитые вина! Я слышал, здесь когда-то подавали сиракузское вино.
Узнай, Петрус, существует ли еще это вино? Мне надоела мадера:
я пять лет ею упивался, и она мне опротивела.
Петрус спросил сиракузского вина.
Мы не станем перечислять всего, что заказал Петрус в ответ на настойчивые просьбы крестного.
Скажем только, что это был настоящий ужин набоба, и капитан признался за десертом, что недурно поужинал.
Петрус не переставал ему удивляться. За всю свою жизнь он даже у генерала, бывшего в этом деле знатоком, не ел с такой пышностью.
Впрочем, капитан удивил его не только этим. Например, бросил пиастр уличному мальчишке, отворившему перед ними дверь в ресторан. Проходя мимо Французского театра, моряк снял ложу, а когда Петрус заметил капитану, что спектакль плохой, тот сказал просто:
– Мы можем и не ходить, но я люблю обеспечить себе заранее место, где смогу подремать после ужина.
Когда ужин был заказан, капитан отвалил целый луидор лакею за то, чтобы тот подал бордо подогретым, шампанское – замороженным, а блюда подносил одно за другим без перерыва.
Словом, с тех пор, как моряк заговорил с Петрусом, тот не переставал изумляться.
Капитан Монтобанн превращался на его глазах в античного Плута: золото лилось у него изо рта, из глаз, из рук, будто солнечные лучи.
Казалось, ему довольно тряхнуть рукой или ногой, и из складок его одежды хлынет золотой дождь.
