Она ощутила некоторое сожаление, когда взглянула через сенсоры в каюту Калеба после старта и увидела, как тот пытается сесть прямо. Вид у него был бледный и измотанный. Однако ей было не настолько жалко его, чтобы изменить свое изначальное отношение к такому вот «назначению» ей пилота.
— Еще до отбытия нам следует обговорить одну вещь, — без предисловий сообщила Нансия.
— Да? — Калеб даже не потрудился повернуть голову и взглянуть на динамик. Конечно, он был опытным — пусть даже некомпетентным — пилотом и знал, что она может услышать его слова, в какую бы сторону они ни были сказаны. И все же Нансия ощутила смутное раздражение — как будто он не обращал на нее внимания, даже если и отвечал на ее слова.
— Транспортировка тебя обратно на Центральные Миры — мое официальное задание, и я не могу от него отказаться. Но я не хочу, чтобы ты расценивал это как формальное согласие принять тебя в качестве моего «тела». Я не имею ни малейших намерений отказаться от своего права на свободный выбор напарника только потому, что такой тандем показался подходящим кому-то в Центре.
А что теперь происходит с этим человеком? На его лицо толь-ко-только начали возвращаться краски после потрясения от старта с высокой перегрузкой; теперь же он снова побледнел, черты застыли, словно у маски — или у трупа. Нансия начала задумываться, доживет ли это «тело» до посадки на Центральном. «Если у него не хватит здоровья, чтобы пережить этот полет, кто-нибудь должен был меня предупредить».
— Конечно, — произнес Калеб, и голос его был столь ровным и лишенным интонаций, что мог бы принадлежать роботу-убор-щику, — никто и не ждет, что ты откажешься от этого права. В особенности ради меня. — Он повернул голову и впервые посмотрел прямо на сенсор. — Икс-Эн, отключи, пожалуйста, сенсоры в этой каюте. Я хочу отдохнуть. В уединении, — подчеркнул он. А потом лег навзничь, закрыв лицо согнутой в локте рукой. Полежал несколько секунд, потом перекатился и уткнулся лицом в подушку, как будто не верил, что Нансия за ним не подсматривает.
— Симеон! Трещину тебе в капсулу, Симеон, я знаю, что ты принимаешь мой луч. ПОГОВОРИ СО МНОЙ!
— Ты чрезвычайно назойливое юное создание, Икс-Эн-935, и ты снова кричишь.
— Извини. — Нансия была так рада, что дождалась хоть како-го-то ответа от базы Вега, что немедленно уменьшила интенсивность своего луча до такого же, как у Симеона, едва слышного импульса. — Симеон, мне нужно знать, что за «тело» мне навязывают.
— Так просканируй файлы новостных лучей.
— Я так и сделала. В них нет ничего. По крайней мере, ничего из того, что мне нужно.
На свой лад эти файлы были весьма информативны: с жуткими историями о корабле и человеке, едва не уничтоженных неожиданной вспышкой радиации, медленное, длившееся несколько месяцев путешествие пилота на опаленном, оставшемся без мозга корабле и то, как встречали героя на Веге-3.3, куда он добрался с данными разведки, за которыми его, собственно, и посылали. История о том, через что пришлось пройти Калебу — месяцы одиночества, голода и последствий радиационного воздействия, — во многом изменили отношение Нансии к изможденному пилоту, взошедшему на ее борт на Веге-3.3. Она ощутил мрачноватое уважение к человеку, который проводил долгие часы в ее физкультурном отсеке, работая с гироусилителями и пружинными тренажерами, чтобы восстановить усохшие мышцы.
Человек, который воспринял ее изначальную враждебность кик нечто должное, который выбросил ее из мыслей почти сразу и с тех пор не сказал ей ни слова. Так в молчании они летели все три дня пути от Веги-3 до Веги-4, и Нансия с нетерпением ждала, пока Симеон вновь восстановит каналы связи, чтобы она могла спросить все, что ей нужно. Наконец она принялась взывать на частотах мозга станции Вега все усиливающимися импульсами, которые, должно быть, вызывали у Симеона то, что у мягкотелых именуется «головной болью».
Нансия свела воедино все прочитанные ею новостные записи и тремя короткими импульсами отослала их Симеону — просто чтобы он убедился, что она справилась с «домашней работой» и сама.
