«Великолепная пятерка» утвердительно кивнула и послала лошадей к частоколу.
А дальше началась самая настоящая джигитовка: конники вскакивали ногами на седла и оттуда перепрыгивали на верхушку ограды.
Секунда – и только пятеро оседланных лошадей, пофыркивая, рысят по кругу.
Галдеж за стенами резко усилился, ворота вздрогнули и стали открываться, толкаемые Гюрдиром и Одди, Сигмундом и Мёрдом. Сивый раскинул руки и ноги на затоптанной земле у мощного воротного столба, тих и безмолвен.
Двор был полон народу.
В основном тут толпились хирдманы Торгрима да Эйвинда. Захваченные семейства бондов жались к стенам – насупленные мужики с синяками на лицах стояли, сжимая кулаки, заплаканные женщины тискали малых детей.
С диким ревом, выхватив мечи да секиры, вся братия Рыжего Змея ринулась в усадьбу. Следом, гикая и свистя, ворвалась конница.
Трое или четверо самых безбашенных бросились навстречу. Один взлетел по приставной лестнице на шаткий помост, тянувшийся вдоль частокола, высунулся, схлопотал стрелу – и скатился вниз.
Ребятки Хёгни достойно встретили нетерпеливых – яростно залязгало, заширкало, зазвенело железо.
Глухо отзывались на удары щиты.
Черная брань висла в воздухе почти зримой пеленой.
Брызнула кровь, и Хродгейр крикнул:
– Прекратить!
Этот его приказ был выполнен сразу – Хёгни отступил, довольно скалясь, безбашенные остались лежать недвижимо, а большая часть хирдманов, гомонившая давеча, отступила к хозяйскому дому.
На крыльце возник Гунульф С Красным Щитом.
Бледный, с кругами под глазами, изрядно покрасневшими из-за бессонницы, с осунувшимся лицом, сэконунг выглядел постаревшим и угнетенным.
– Вот и наш предатель явился, – проговорил он, дергая щекой. – Что, Хёгни, уговорился с Хьельдом?
– Еще нет, Гунульф, – на удивление спокойно ответил рыжий, – но уговор будет. Ты мне другое скажи. Вот я был кормщиком на «Черном лебеде». И где нынче тот драккар? Мы выступили на Сокнхейд, и было нас две больших сотни. И где тот хирд? А, сэконунг сраный? Ты назвал меня предателем… Говори, что хошь, но сперва подумай, и скажи, кто ты сам!
Гунульф побледнел еще больше.
Схватился за рукоять меча, рванулся, но седой Геллир удержал его.
– Не на того ты меч обнажаешь, сэконунг, – сумрачно сказал он. – Признай истину – Один и Тюр[66] отвернулись от тебя.
Геллир умер сразу – сын Рёгнвальда Клапы вонзил ему в печень здоровенный кинжал, схожий размерами с саксом.
И выхватил меч.
– Бей неверных! – взревел он. – Бей всех!
Не каждый викинг схватился за оружие, заслышав сей призыв, но половина засевших в усадьбе – точно.
Они бросились на отряд Рыжего Змея, врубаясь с той яростью, что граничит с отчаянием.
Ворота стояли открытыми настежь, но люди Гунульфа не шли на прорыв, они лютовали внутри усадьбы, как дикие звери в загоне, кромсая острой сталью и своих, и чужих.
Конники Хродгейра заслонили собой бондов, и им досталось пополной. Половине лошадей хирдманы выпустили кишки и брали на копье всадников, выпавших из седла.
Правда, Кривой собрал в команду не кого попало, так что не каждый кавалерист принимал смерть от пехотинца, частенько случался и противоположный вариант.
Костиному коню не вспороли брюхо, но Плющ решил, что лучше самому спешиться – больше будет шансов уцелеть.
Отбив удар мелькнувшего меча, да так и не заметив, чьего именно, Костя пригнулся, пропуская над собой гудящую секиру. Увернулся, ушел от удара копьем, принял на щит злобно шаркнувший клинок и уперся в стену.
Оттолкнулся лопатками, чтобы броситься в бой, и тут прямо перед ним нарисовался озверелый воин в кожаном доспехе, с подъятой секирой.
«Все?!»
Тренькнула тетива арбалета, и короткая стрела впилась викингу в грудь по самое оперение. Хирдман пошатнулся и рухнул к Костиным ногам.
– Спасибо! – выдохнул Эваранди.
– Да не за что! – откликнулся Роскви.
Тут с тылу ударил отряд Беловолосого, рубя врага наотмашь, просаживая копьями, оглушая дубинками.
Попав в окружение, хирдманы начали сдаваться в плен, а накал борьбы сместился в самую середку двора, где сошлись Хродгейр и Гунульф.
Оба рубились мастерски, клинки так и мелькали, с немыслимой быстротой крестя воздух.
