И все же Вик надеялся, что осталось еще что-то непонятное и недоговоренное, разделившее их прозрачным стеклом, но отчего так вдруг тяжелы стали эти минуты?
— Ты?..
Вик рывком поднялся с кресла:
— Ничего не говори!
Он порывисто обнял жену и быстро поцеловал.
— Теперь — прощай, — прошептал Вик.
— Прощай, — изменившимся голосом ответила Клара.
— Счастливого полета.
— И тебе счастливо! — опустив голову, Клара быстро вышла из комнаты.
Вик медленно опустился в кресло. Откинувшись головой на мягкую спинку, он едва слышно пробормотал:
— Ну — вот и все.
* * *
Вик остался. Зачем? Он не знал, как ответить на такой вопрос — знал только, что должен был остаться здесь, на Земле. Пусть это выглядит сентиментально, но… Вик не жалел. Целую неделю он не вылезал из своей мастерской, его посетило запойное вдохновение и он, не отрываясь, рисовал один за другим пейзажи, в которых преобладали зеленые и голубые краски. Иногда он слышал отдаленные взрывы, автоматные перестрелки, ночные истерические вопли, стараясь не думать о том, что может происходить в городе. «Зато не один!» — рисуя, думал Вик. «Но сегодня впервые пропал свет, останки цивилизации стали быстро разлагаться», — иронизировал Вик.
С наступлением темноты вместе с сумерками в комнату вползали чувства одиночества и страха. Сидя в кресле, Вик в отчаянии кусал губы — он запутался в сетях предательских мыслей, которые, сбившись в кучу, кричали о его ослином упрямстве, глупом ханжеском патриотизме к старушке-Земле, теперь покинутой и больше похожей на заброшенную свалку. Все выглядело романтичным, но бесполезным, от его присутствия ничего не изменится и лучше не станет.
Вик закрыл глаза и прислушался к чувству жалости и страха, растущих у него внутри — неужели с такими чувствами ему придется доживать здесь свой век?!
Вик захохотал, смеялся долго и истерично, пока не стал икать. Он встал и, пройдя в зал, сделал себе особый крепкий коктейль, трясущимися руками быстро выпил и хлопнул пустым стаканом о стенку, затем вернулся к себе в мастерскую. Темнота стала гуще, казалось, что ее можно взять и мять, как глину, руками, придавая ей разные, по большей части кошмарные формы — ничего иного из мрака не вылепишь.
Вик остановился перед темным окном, свинцовый туман осел еще ниже и теперь скрывал от него город, глушил любые звуки.
— Все-таки я прав! — закричал Вик. — Прав, что остался — это будет честно, да — честно!
Схватив тяжелый мольберт, он швырнул его в окно. Посыпались осколки стекла, в комнату вползли холодные щупальца свинцовых облаков.
— Прав! — закричал Вик в ночь. — Я с тобой, Земля!
Он закашлялся, готовый выплюнуть изо рта заживо гниющие легкие. Голова закружилась и, последний раз вдохнув, Вик медленно опустился на пол.
Что-то коснулось его лица. Безобразный лохматый мутант летучей мыши раскачивался на люстре, с любопытством рассматривая лежащего внизу возле окна человека, его искривленное, застывшее в последней судороге лицо. Оно было смешным и забавным — выпученные глаза невидяще смотрели на мутанта.
В это время в городе на окраине что-то взорвалось, огромный лиловый язык неожиданно взметнулся в ночь, на миг завис окровавленным призраком и рухнул вниз, по земле прошла дрожь, люстра раскачалась, а испуганная новая мышь метнулась в разбитое окно — может, ей показалось, что это наконец-то рухнули застывшие каменные облака и древнее проклятие сбылось — нет рода человеческого больше на земле, сам себя искоренил.
Чиф осторожно вошел в старый гараж, ведя перед собой мотоцикл. Медленно огляделся, чутко прислушиваясь к любому, самому мельчайшему звуку и шороху. Ничего на заподозрив, смело направился вглубь гаража и вскоре наткнулся на ступени, ведущие вверх. Поставив мотоцикл на ногу, Чиф опустил руки на широкий кожаный пояс, крепко охватывающий его талию. К нему были прикреплены: висящая на левом бедре остро заточенная длинная шпага, на правом из кобуры выглядывала значительная рукоятка револьвера, за спиной в кожаном колчане тускло поблескивали короткие метательные стрелки. Он здорово подготовился к этой опасной экспедиции. Весь во внимании, Чиф осторожно стал подниматься вверх по ступеням. Густо заросшие лиловым мхом ступеньки скрадывали шаги. На верхней глухой площадке не оказалось ничего опасного, не было противного и смрадного запаха слизняков, гнезда призрака и следов мутов. Чиф прокрался к серому оконному проему, наполовину заросшему пурпурными шапками мха, серые блеклые сумерки успели почти полностью поглотить руины бывшего мегаполиса, постепенно медленно и неизбежно исчезающего в пурпурных волнах, под которыми он молча и безропотно разрушался и превращался в прах, в то, из чего некогда был сотворен.
