Сады и дороги. Дневник - страница 43

Я спешно отправился в путь с командиром отделения управления ротой и с одним санитаром-носильщиком. Ночь была лунная, затопленная низина покрылась коркой белого, твердого льда, блестевшего при свете луны. Впереди, у противопаводковой дамбы, я увидел, как вспыхивает дульное пламя укреплений и с противоположной стороны услышал резкий треск стрельбы. Прежде всего меня удивило то обстоятельство, что один сноп траекторий исходил с самого правого края дамбы и трассами светящихся следов опускался в непосредственной близости от укрепления «Альказар». Из этого я заключил, что французы хорошо изучили мой участок. Это внимательность такого рода, которую наглядно видно только по результату.

Во взводном бункере «Лимбург» я нашел раненого. Его уже перевязали, и он лежал на нарах. Бинты насквозь промокли, и вся гимнастерка была залита кровью. От руки второй кровавый ручей тянулся до самых сапог. Так он лежал, словно вынутый из чана с багряной краской, воплощение ужаса, тихо повернувшись к стене. Я велел не беспокоить его до прибытия санитарной машины. Уже наутро я услышал от врача, который его перевязывал, что шансы на поправку есть. Большая потеря крови произошла оттого, что была перебита temporalis[96].

То место, из которого был ранен боец, я приказал хорошенько обстрелять, и покинул укрепление после того, как увидел, что расчет расторопно занял свои места у орудий. Предварительно сделав доклады, я часа в четыре снова вернулся в хижину.

В ночь на 23 февраля мы отошли с позиции и переночевали в Раштатте, одном из центров Верхнерейнского фронта. Следующей ночью мы маршевым порядком продвинулись дальше, до Карлсруэ — оба раза в ясное полнолуние, при свете которого вдали мерцали закругленные вершины Шварцвальда. Замечательны краски в подобные ночи — лунные краски, запечатлевшиеся на всем, словно предчувствия красок. Видишь их лишь тогда, когда ищешь их. Так, в мире есть много вещей, которые воспринимаешь только тогда, когда знаешь о них. И есть другие, какие не видишь никогда.

Мы поселились здесь в казарме Форстнера, где я занял приятную комнатку недалеко от расположения роты.

Робкое исследование сверхчувственного и его зримых знаков выдает адептов малозначительного уровня — им незнакома оживляющая все подобно эфиру духовная сила. Спириты в этом отношении переплюнули всех. Когда в ожидании сверхчувственных гостей ты, как они, прежде всего до крайности обостряешь чувства, то напоминаешь физика, собравшегося изучать пламя в безвоздушном пространстве.

В такого рода заботах ты только хиреешь, находясь в максимальной безопасности.

Вера похожа на кислород при реакции соединения. И потому чудеса удаются не каждому и не везде. Неопалимая купина.

Для некоторых вещей в этой жизни нужен катализатор; например, когда хочешь познакомиться с легкомысленной девицей, — несерьезный компаньон.

После обеда я впервые услышал собственный голос, а именно с восковой пластинки. К моему изумлению он обладал абсолютной интонацией тех самых манерных жителей Ганновера средних лет, которые мне с давних пор неприятны. Так мало мы себя знаем.

Вечером от Фридриха Георга неожиданно прибыл томик новых стихотворений «Миссури», который я тотчас же несколько раз перечитал, все более и более вникая в суть. Опять, и еще сильнее, чем в «Таурусе»[97] впечатление высокой и ничем не сдерживаемой силы. Здесь дух отчизны, словно луч света, продолжает лететь по прямой. Как благотворное, в смысле прогрессирующего выздоровления, я ощущаю обращение от сухого к влажному — от горячего камня скал, на котором резвятся змеи, к великому потоку. Прекрасно, что одновременно с этим размер все же не разрыхляется, но становится строже, хотя и таинственнее, кристаллически-скрытее.

Стало немного теплее, однако снежные сугробы по-прежнему лежат на лесных делянках, а мороз, затаившись, держится в глубине почвы и по ночам опять сковывает ее. Это была зима, какая острее пробуждает тоску по весне, похожая на ту, 1929—1930 года, после которой я отправился в Марсель и на Балеарские острова.