Наконец нам поступает распоряжение, в соответствии с которым мы маршем направляемся в Хефен на Энце, куда и прибываем под утро. Личный состав роты распределен по домам и подворьям, а я со Спинелли поселяюсь в красивом имении на откосе, где фрау Коммерелл угощает нас завтраком. Предельно усталые, мы укладываемся на мягких постелях, из которых менее чем через час нас поднимает ординарец. Спинелли согласно приказу должен немедленно вести передовую группу к Западному валу, а в мое подчинение поступают три мотострелковые роты, которые за ночь должны пересечь Шварцвальд. Время прошло в распоряжениях и приготовлениях, и только поздним вечером мне представился случай немного передохнуть. Так, в качестве награды получаешь сон. У Коммереллов на ужин подают форель, благодаря искусству кухарки вываренную до светлой голубизны и с выдумкой сервированную, будто, распустив плавники веером, она изогнулась в воде. После трапезы — на диване за бокалом бургундского; беседа с хозяином дома, речь идет о грибах, в частности о звездовиках и подземных грибах, встречающихся в переплетеньях корней лишь определенных деревьев. Всегда отрадно, когда человек помимо своей профессии еще и в совершенстве владеет какой-нибудь темой, которая ему интересна, — это дает представление о роскоши этого мира. «Унаследованное богатство обязывало меня к особенно тщательным исследованиям», — примерно так сказано где-то у По.
После полуночи, разбуженный Рэмом, я нашел внизу хлеб и термос, наполненный кофе. В два часа выступили. Сразу за чертой города, в направлении Добеля, предстоял значительный подъем. Несмотря на то что были предприняты все надлежащие меры предосторожности, в частности на подковы привинчены шипы и назначены группы толкателей, привыкшие к низменности лошади сразу же покрываются потом. Они фыркают, и, несмотря на теплый сухой ветер, дующий в долинах, от них исходит пар. Я приказываю почаще останавливаться, укутывать их и время от времени поить, внимательно следя за тем, чтобы на поверхности воды плавала мелкая соломенная сечка, дабы животные не слишком торопливо утоляли жажду. Возницы вынуждены спешиваться, их напарники подкладывают сзади под колеса толстые палки, чтобы повозка не откатывалась назад и не тянула животных. Ночь протекает в передышках и переходах. В стороне Херренальба начинает заниматься день — скалы вздымаются там отвесно, словно высоченные серые трубы органа, и увенчаны они медно-красным буковым лесом. Я приказываю перестроиться и расчехлить пулеметы.
Между тем пришло время располагаться на постой, кроме того, в месте расквартирования следует организовать противовоздушную оборону. И потому я верхом отправляюсь дальше, в Гернсбах. По дороге меня обгоняет автомобиль командира дивизии, генерала Фирова, с которым я знакомлюсь и докладываю обстановку. Он выражает недовольство состоянием лошадей, затем, однако, сменив гнев на милость, вспоминает, что командовал в Вюнсдорфе учебной ротой, когда я работал там в комиссии по разработке военного устава[74]. Сейчас я пока живу за счет старых заслуг, сознавая, что было бы неплохо поднакопить новых. Как ученики мы не имеем права стариться, нам всегда должно быть шестнадцать.
В Гернсбахе день протекает как предыдущий. Мы с Рэмом квартируем у одного врача. Глядя на его супругу, очень приятную женщину, у меня складывается впечатление, что однажды я уже видел ее — ощущение, пожалуй, относящееся скорее к внешнему облику, чем к личности. Позднее, несмотря на крайнюю усталость, беспокойный сон с водоворотом сновидений. Я услышал, как кто-то кричит: «Пустота устраивает бал-маскарад», — и ответил ему: «Тогда подрумянься». Проснувшись, вижу, что проспал уже лишний час, а Рэм, который должен был разбудить меня, спит, тяжело дыша, словно в беспамятстве.
При выступлении в узком ущелье образовывается затор, укравший уйму времени. На выходе правая пристяжная срывается в пропасть. Мы продвигаемся маршем через Лихтенталь, Мальбах и Нойвайер по направлению к Штайнбаху, местечку на Рейнской равнине. Здесь оживают все краски — а в кукурузных початках под дождевыми навесами они прямо-таки сверкают желтыми и красными огнями в окаймлении нежно вывернутых листьев. Их вид вселяет чувство изобилия, подобно колосьям пшеницы, какие видел Гулливер в стране великанов. Рядом с ними коричневыми охапками сушатся табачные листья.
