Гуго был возбужден, но по дороге из Львова, к счастью, выговорился и теперь только поводил иногда плечом. То ли все еще продолжал словесный бой, начатый в рейсовом гравилете, то ли наоборот — отдыхал, расслаблялся таким образом.
— Ты, наверное, мало пишешь, — заметил Илья. — Тебя буквально переполняют слова.
— Я не пишу, — хмыкнул Гуго. — Я диктую. Сразу целые главы. Знай Дюма о моей производительности, он застрелился бы от зависти.
На площади Зрелищ, где Илья встретил Армандо, в объеме изображения бушевал шторм и угрожающе трещали снасти трехмачтового фрегата. Скамейки половинного амфитеатра ломились от шумной оравы мальчишек.
Ручеек тротуара обогнул площадь и начал карабкаться на холм, в районе которого располагался парк Веселья. Его еще называли парком Именинников. Праздник тут шел круглый год. Каждый день сюда собирались к шестнадцати все, кто родился в этот день, их друзья, родственники. Веселье в парке захлестывало подчас второй уровень, но третьего, нулевого, вознесенного на вершину холма и огражденного от всех посторонних звуков, никогда не касалось.
Уровни общения в парках придумала Служба Солнца. Первый — свободный, активный, подходи к любому. Второй — уровень задушевных бесед. И, наконец, третий…
— Ты знаешь, — признался Гуго. — Ни разу в жизни не был на третьем уровне. Представить страшно: никто с тобой не заговорит, не остановит. И у тебя, согласно правилам игры, рот на замке… Одни птички поют.
Они проехали мимо летнего кафетерия: белые кувшинки кабин хороводили на глади пруда, а то заплывали в тенистые заливы. «Кувшинки» иногда сталкивались. Тогда над водой повисал тонкий, мелодичный звон.
Само же веселье сосредоточилось у старинной башни, чудом сохранившейся в южном крыле парка. Оттуда долетала музыка, время от времени ее перекрывали взрывы хохота. Башню прятали деревья, но Илья знал, что над аркой ее входа сияет стилизованное, очень похожее на настоящее, солнышко и какой-нибудь стажер вроде него раздает сейчас там подарки.
— Я не читал твою «Пиявку», — сказал Илья, увлекая товарища в боковую аллею. — Однако аллегория ее уж очень откровенная. Как все-таки понимать твои слова о том, что Дашко и дня не может прожить без Коллектора?
Гуго помрачнел.
— Нужен тебе этот Дашко, — проворчал он. — Пасется он там, вот и все.
— Как это «пасется»? — опешил Илья. — Есть, конечно, открытые фонды. Остальные ведь личные?!
— Я об этом и говорю, — сердито ответил Гуго. — Мы же вместе работаем. Коллектор для нас что записная книжка. Естественно, я знаю коды хранилищ всех своих друзей, они — мой. И Дашко знает. Только мне и в голову не придет копаться в чужом, личном, а шеф наш, по-моему, не брезгует.
Илья от неожиданности остановился.
— Да ты понимаешь, что говоришь? — прошептал он, вглядываясь в лицо товарища. — Это же обвинение в плагиате, хуже того — в воровстве.
Гуго вздохнул.
— Эх ты, христовенький. Как же я могу иначе думать о Дашко, если два года назад… А, противно говорить… Короче, Дашко самый настоящий хищник и все тут.
— Нет уж, — твердо сказал Илья. — Я должен разобраться.
— Вот и разбирайся. Я, например, не верю в чудеса. Два года назад я походя продиктовал в свой фонд идею непрерывного матрицирования сверхлегких сплавов. Там была ошибка. Заметная, явная, но несущественная. Тогда я не знал, как от нее избавиться… И вдруг через месяц Дашко получает… благодарность совета Прогресса. Идея — та же! Ошибка — та же! Моя, кровная, мною сделанная.
Гуго беспомощно взглянул на Илью:
— Я тогда подумал: совпадение. Невероятное, немыслимое. Но потом… Потом я услышал рассказы друзей… Нечто похожее повторялось. Не раз и не два. Я перестал верить в совпадения.
— В знак протеста? — не удержался от колкости Илья. — Всего-то?
— Нет, почему же, — возразил Гуго.
Его большое тело вдруг напряглось и как бы возвысилось над собеседником. «Ничего себе… „человечек“, — с невольным уважением подумал Илья. — Однако как же быть с Дашко? Неужели ворует? Впрочем, все это легко проверить».
— Я написал. «Пиявку», — строго сказал Гуго. — Прочти, а потом суди. У каждого свои методы борьбы со злом.
