Из большой семьи Галустян на войну ушло много солдат. Пятеро не вернулись. Пока были силы, искала бабушка Элмаз могилы своих детей. Уже после ее смерти нашли в Крыму могилу одного из сыновей — Вартана. Искалеченным в концлагере Заксенхаузен пришел домой дядя Амазасп Галустян (о его судьбе, о его товарищах рассказывали «Известия»). Убит в бою дедушка Людмилы со стороны матери — Иналук Черджиев. Остались «похоронки», портреты, память. И раненая музыка, бьющаяся под куполом храма.
В год сорокалетия Победы Людмила перечислила в Фонд мира деньги за концерты. О чернобыльской трагедии узнала, находясь в ГДР. Звонила домой, чтобы перевели ее деньги в помощь пострадавшим. Это оказалось непросто — она далеко, нет доверенности и т. д. Писала во многие инстанции. Из одной ответили: дескать, спасибо, что с пониманием относитесь к чужому горю. Расстроилась, не могла играть: «Почему, ну почему — к чужому? Это же — наше…»
Так что же даешь ты нам, музыка?..
Давно, очень давно и неизвестно почему наши органисты не ездили на стажировку к немецким друзьям. Людмила Галустян оказалась первой за десятилетия.
Встреча с профессором Ханнесом Кестнером в школе имени Феликса Мендельсона-Бартольди огорчила. «Я говорю только по-немецки, и если вы не знаете языка, то ваш приезд не имеет смысла», — сказал тот через переводчика. Спустя месяц она уже могла изъясняться на родном языке педагога. Профессор ценил упорных: «Будем работать».
А в мае 86-го — концерт лучших учеников-органистов, — и где? Во всемирно известной Томаскирхе. Здесь играл и похоронен великий Бах.
Их было шестеро, из разных стран. Каждый исполнял по одной пьесе. И только Людмиле Галустян, прилежной ученице из СССР, Кестнер, долгие годы носивший почетное звание «Томас-органист», разрешил исполнить два баховских сочинения. Среди них ее любимую — Фантазию и фугу соль минор.
Ее выступление засняли на пленку и потом показали по нашему телевидению. В родном доме семья сбилась у экрана, мама уронила чашку: «Людочка, как ты там?»
Всегда ли мы задумываемся, на что обрекаем наших детей, когда ведем их, нарядных и послушных, в музыкальную школу? Фантазии наши нежны: мы в уютном кресле слушаем, как дочка в бантах играет что-то очень классическое. И бант трепещет на родной макушке…
А если трепещет сердце? Если как в стихах: «Раскат импровизаций нес ночь, пламя, гром пожарных бочек, бульвар под ливнем, стук колес, жизнь улиц, участь одиночек…»? В искусство уже не играют. Им живут, поступаясь житейским. И теперь волнуется мать, представляя, как в полумраке осеннего холодного храма, в одиночестве часами работает дочь: орган домой не принесешь…
Она готовится к Международному конкурсу имени Баха в Лейпциге.
Многочисленные почетные грамоты, аплодисменты, заметки в местных газетах, цветы… Но что такое счастье? Быть может, короткий дар улыбки взамен на дар творца, художника?
— Пик счастья, когда играю. Счастлива, что мне есть у кого учиться. Многое беру у замечательной нашей органистки Этери Мгалоблишвили, заслуженной артистки Грузинской ССР, профессора Тбилисской консерватории. Со мной мои товарищи — пицундинские органисты Гарри Коняев, Наталья Седун.
Как и в детстве, Людмила любит приходить к морю. «Волны считать и камни…» Ее окружают певучие ритмы природы. И вдруг с тревогой она оглянется на храм, словно услышит таинственный звук самой маленькой, самой высокой трубы. Звук, предназначенный только ей…
