— Ох-те-те, перебраться бы в другой район, подальше от греха! — подумал Алияр, сцепив на затылке пальцы.
Наконец по наистрожайшему указанию Дагбашева он вызвал к себе на допрос Рухсару.
Когда в комнату с опущенной головою вошла Рухсара, Алияр сказал, указав изысканным жестом на табуретку;
— Прошу!
Щеки девушки пылали жгучим стыдом, она не понимала, в чем провинилась, для чего ее вызвали в прокуратуру…
— Предупреждаю вас заранее, Рухсара Алиева, что если в ходе следствия не будете давать правдивых, чистосердечных показаний, то мы вас привлечем к ответственности по соответствующей статье, — грозным тоном заявил Алияр, а тайно подумал: «Какая красавица! Боже, какая она милая, кроткая!..» — Лишь откровенное признание облегчит вашу участь! — добавил он и глухо кашлянул.
— Зачем вы меня вызвали? — Рухсара побледнела.
Алияр на это ничего не ответил, лишь повел горбатым носом из стороны в сторону.
Первые минуты он заполнял анкету: имя, фамилия, возраст и прочее, а затем заставил Рухсару собственноручной подписью заверить правильность всех этих сведений.
Считая себя мастером следственного дела, Алияр предпочитал, как он выражался, «оглушить» подследственного самым коварным и самым страшным для того вопросом.
И на этот раз он поступил так же.
— Скажите, Рухсара-ханум, сохранилась ли ваша шелковая кофточка, разорванная во время недостойного поведения с одним лицом?.. Отвечайте немедленно, и только правду! — строго прикрикнул он. — Если солжете, то усугубите свое преступление.
К горлу Рухсары подступил ком.
— Какая кофточка? Что это за «одно лицо»? — жалобным тоном спросила девушка.
— Вы отвечайте, а не спрашивайте! — гаркнул Алияр, багровея от усердия. Предупреждаю вторично: искреннее признание послужит вам же на пользу!
Перед глазами потрясенной Рухсары предстал отвратительный облик охваченного страстью Субханвердизаде.
— Какая кофточка?..
— А вот та кофточка, шелковая, какую порвал при любовной игре Абиш!..
— Что вы хотите от меня? Я не знаю никакого Абиша!
— Ах, вы не встречали Абиша, — с издевательской вежливостью сказал следователь, — А кофточку-то кто же вам порвал в ту ночь? Говорите!.. Притворством и явной, ничем не прикрашенной ложью вам не удастся обелить себя перед лицом правосудия! Ознакомьтесь с материалами, — и он придвинул к Рухсаре кипу заявлений и писем.
У бедняжки буквы плыли перед глазами, плясали как бы в волнах бушующего моря, и она, конечно, ничего не поняла, а отшвырнула бумаги и зарыдала.
Но у следователя был в запасе еще один сильно действующий прием, совершенно, кстати сказать, незаконный.
Алияр поднялся и взмахом руки отдернул занавеску, и отшатнувшаяся от неожиданности Рухсара увидела перед собою торжествующе ухмылявшихся Гюлейшу и завхоза Али-Ису.
— О чем я спрашивал эту гражданку? — раздельно обратился к ним следователь, победно встряхивая головою.
— Вы спрашивали ее, была ли порвана ночью на ней шелковая белая кофточка, — в один голос сказали Гюлейша и завхоз.
— А она?..
— Она категорически отрицала, но я сама видела эту кофточку, уже заштопанную, в ее чемодане! — сказала Гюлейша.
Такой низости и подлости Рухсара не ожидала даже от Гюлейши. Значит, к ее комнате подобрали ключ, в ее вещах рылись.
— Товарищ следователь, мы — советские люди, у нас есть свои убеждения, начал взволнованно Али-Иса, — мы обязаны бороться за свои убеждения, а не плести паутину из обмана, лжи, притворства…
— Ну, ну, — нетерпеливо подтолкнул его Алияр.
— Да вся ж больница видела ее порванную кофточку! — не опуская глаз, брякнул завхоз.
— А вы что скажете, товарищ заведующая райздравотделом? — Алияр перевел взгляд на улыбавшуюся Гюлейшу.
— Скажу, что эта приезжая кралечка опозорила весь коллектив медицинских работников района! — визгливо сказала Гюлейша, — Мне ведь от нее ничего не надо, меня ее грязь не коснется, я женщина-общественница…
— Значит, вы подписываете акт, что кофточка была порвана? — Алияру захотелось поскорее кончить это представление и убежать в. чайхану.
— Подписываем! — вскричали Гюлейша и завхоз.
Следователь подсунул им заранее составленный, написанный под диктовку Дагбашева акт и показал, где ставить подписи… «Правда — правдой, а кривда кривдой», как сказал поэт Сабир! — добавила болтливая Гюлейша, берясь за перо.
