Подумать только, ее худенькая, хрупкая Рухсара ранила самого атамана банды!.. В тот день, когда ей, Нанагыз, впервые сказали об этом, когда отряд еще не вернулся в город, она хоть и с трудом, но все-таки поверила в это… А вот сейчас, когда смотрит на грустное лицо дочери, на ее тонкий профиль, на легкие волнистые пряди волос у ее нежного виска, на ее узенькие, как у девочки, плечи, она в это не верит… Не может поверить!.. Не может — и все!..
Мать вспоминает…
Да, в ту ночь, когда Рухсара и Хосров ушли опять вместе, она не уснула до утра… Как быстро иногда все делается в мыслях, в воображении!.. Все им подвластно — мыслям: и дела, и время!.. За те несколько часов, что Нанагыз пролежала в постели с открытыми глазами, она побывала на свадьбе своей дочери, не только ее, но и Хосрова, словом, поженила их, увидела их детей, своих внучат, нянчила их, пеленала, купала их у себя во дворе в Баку под инжировым деревом в оцинкованной ванночке с высокими краями…
Нянчила, пеленала, купала, забыв о том, что она без одной руки… Безрукая!.. Пеленает!.. Разве такое возможно?..
Все-все, оказывается, возможно, все подвластно мыслям человека!.. Жаль лишь, не всегда эта власть распространяется из жизни воображаемой на жизнь действительную!
Вспоминает, вспоминает…
А наутро к ней пришла женщина. Незнакомая. Хотя Нанагыз не раз встречала ее на улицах городка. Довольно моложавая, с приятным лицом. Наверное, когда-то была красавицей. Постучала в дверь, вошла. Нисколько не была смущена, словно зашла по какому-то важному делу, о котором они условились поговорить. Смотрела женщина на нее так, словно они были знакомы сто лет или были родные сестры и быть им в этом родстве до конца их дней. Сказала с порога: «Я — Фирюза, мать Хосрова. Доброе утро, Нанагыз-баджи!»
Доброе утро…
Пожалуй, это и вправду было самое доброе и прекрасное утро в жизни Нанагыз за последние годы, с тех пор как она потеряла Халила… Словно мгновенно перенеслась назад в тот день, когда в их дом к ее матери пришла какая-то незнакомая ей женщина — сватать ее за Халила… А ведь Фирюза заглянула просто ее проведать, поговорить, познакомиться. Оказывается, Хосров попросил мать об этом. О сватовстве, о свадьбе у них и разговора не было. Ни в тот день, ни на другой, когда Нанагыз в свою очередь пришла в гости к Фирюзе.
А в то утро они с Фирюзой пили чай. Вместе позавтракали. Как положено, рассказали одна другой о своих жизнях, схожих, как схожи между собой жизни женщин, которые не могут похвастаться своей женской долей.
О чем они только не переговорили в тот день!..
И все-таки им осталось о чем говорить и на другой день. И на третий. И на четвертый…
О чем они только не разговаривали!.. Но лишь не о сватовстве, не о свадьбе Рухсары и Хосрова, не об их счастье…
А может, именно об этом только и говорили? Разве слова человека не несут в себе часто гораздо больший смысл, чем это может показаться на первый взгляд?.. И не стоит ли за каждым словом человека, даже случайно брошенным, даже за лживым, он весь сам, целое этой частицы, весь как нагой?..
Да, все эти дни, когда она, Нанагыз, общалась с Фирюзой, она была, можно сказать, счастлива. Не за себя. За Рухсару.
Ну, значит, и за себя… Уж так повелось на свете… Матери близко принимают к сердцу радости и невзгоды детей.
Чувствовало материнское сердце, что пришла к ее дочери та большая любовь^что приходит к человеку только раз в жизни — пусть даже не сразу, среди других сердечных преходящих увлечений. Чувствовала Нанагыз, что они с Фирюзой и вправду породнятся, по-настоящему…
Это ли не родство, когда, скажем, рождается на свет младенец, в котором смешалась кровь двух родов, который соединяет в себе — в своем тельце, облике лица, в своем характере — одновременно черты, качества и матери, и отца, а значит — и обеих бабушек?..
Да, уверена была Нанагыз, что она и Фирюза породнятся. Скоро. Очень скоро!..
Потом… эта весть… Будто крыло гигантской черной птицы накрыло город…
Жуткая весть!.. И такая неотвратимая!.. Убит Хосров!..
Будут другие дни, другие ночи. Все на земле будет так, как было. Будет жить она, Нанагыз. Будет жить ее дочь Рухсара. Будет жить Фирюза, мать Хосрова. Но не будет Хосрова. Никогда! Уже никогда!
