Он протянул дрожащую руку с синими вздувшимися жилами к столу, схватил свое заявление, разорвал его на мелкие кусочки, швырнул их к потолку.
Щеки Демирова побледнели, он поднялся из-за стола, возвысил голос:
— Товарищ Мешинов, призываю вас к порядку. Вы — коммунист, по-моему.
— Себя призывайте!.. Себя призывайте!.. — выкрикнул Мешинов и рванул ворот гимнастерки — на пол посыпались пуговицы. — Себя!.. Себя!.. Себя призывайте!.. — Глаза его закатились, он начал заикаться: — Вы-вы-вы-зову комиссию!.. В-в-всажу себе пулю в висок!.. Проклятие вашим бусинкам!.. К черту ваши бусинки!.. К черту ваши звоночки, бубенцы, колокольчики!.. Я вам не верблюд!.. — Он сунул руки в карманы галифе, начал судорожно рыться в них, желая что-то найти.
В кабинет вошел привлеченный шумом заведующий орготделом. Демиров сказал резко:
— Не вынуждайте нас, товарищ Мешинов, приглашать сюда милицию. А то можно вызвать.
— Вызывайте!.. Вызывайте милицию!.. — кричал Мешинов. — Пусть придет сам начальник милиции!.. Пусть будет свидетелем, что вы подстрекаете меня к самоубийству!..
В этот момент на пороге кабинета появился Гашем Субханвердизаде. Он мгновенно оценил обстановку.
— Что здесь происходит? Что за скандал? Даже на улице слышно!.. Там люди собрались. В чем дело?… Худакерем, что за безобразие?! Если ты с ума спятил, давай отправим тебя в псих-больницу, товарищ.
Демиров упорно молчал.
Гашем Субханвердизаде, отчитав Мешинова, взял его грубо под руку и повел к двери.
— Какой стыд, дорогой, — журил он его. — Какой стыд!.. Позор!.. Где ты находишься, Худакерем?… Подумай только, где ты находишься!.. Неужели не понимаешь?… Ведь это наш штаб!.. Стыдно, стыдно!.. Ай-яй-яй!..
Худакерем не сопротивлялся, следовал покорно, как раб.
Уже два дня Демиров не выходил на работу. Он заболел и лежал дома. Сары, как мог, ухаживал за ним.
Было позднее утро — часов десять. Сары начал ставить во дворе самовар. Пожалуй, он больше всех из жителей городка желал скорейшего выздоровления секретаря райкома. Когда Демиров вернется в свой кабинет, он, Сары, снова займет свой пост у его двери. И все посетители будут зависеть от него, Сары, будут просить его пропустить их к «самому», будут рассказывать ему о своих «важных» делах, искать его сочувствия. Правда, есть и невежи, «настырные нахалы», как их называл Сары. Но он уже научился их осаживать.
Проклятый самовар никак не хотел закипать. Уж Сары и трубу сверху приладил, и в поддувало дул. Дровишки были сыроваты. Сары занимался самоваром, но мыслями был в райкоме, в приемной Демирова, вел бесконечную словесную войну с посетителями.
Вдруг Сары услышал: кто-то поднимается по ступенькам веранды. Обернулся. Увидел незнакомого седобородого старика, по-городскому одетого, в пенсне на носу, в шляпе, с толстой тростью в руке. Юноша проворно бросился на веранду, встал перед дверью, как страж.
Незнакомец, явно приезжий, ткнул поверх плеча Сары пальцем в дверь, сказал резким, четким голосом:
— Пойди, сынок, скажи товарищу Демирову, что пришел доктор. Объясни, какой… — Он тронул легким жестом свою седую бороду. — Сможешь?… Объяснишь?…
Повелительный тон мгновенно обезоружил юношу. Растерянно заморгав глазами, Сары кивнул покорно:
— Смогу… Постараюсь…
— Ну, ступай, я жду.
Старик быстро повернулся к нему спиной и начал разглядывать цветы в палисаднике.
Сары шмыгнул в комнату, на цыпочках подошел к кровати, на которой лежал Демиров. Тот открыл глаза:
— В чем дело, Сары?
Юноша кивнул на дверь, таинственно зашептал:
— Товарищ райком, приехал седобородый доктор…
Демиров оживился, поднял голову с подушки:
— Доктор?! К нам, в район?! Новый врач?!
— Он здесь, за дверью. Просил доложить о себе.
— Ради бога, пропусти поскорее.
Демиров облокотился о подушку. Облизывая пересохшие губы, стал ждать. В распахнутую Сары дверь неторопливо вошел старик, окинул быстрым, цепким взглядом комнату, поздоровался:
— Салам.
— Добро пожаловать, доктор, — как мог приветливее ответил Демиров. Садитесь, пожалуйста. Прошу меня извинить. Немного нездоровится…
Гость поставил трость в углу у двери, прошел и сел на стул возле кровати.
