— Почти.
— Ага! Почти! Значит, вы видите некоторый просвет?
— Весьма незначительный.
— Надо было сказать об этом.
— Я жду сообщений от Бельанфана. Как только получу ответ, я вам сообщу.
Люилье снял с вешалки плащ, взглянул на стрелки электрических часов.
— До девяти я буду дома. Потом уеду ужинать к друзьям. Но вам дадут номер телефона. Звоните не задумываясь. До свидания, Марей. Защищайтесь, черт возьми!
Комиссар спустился к себе в кабинет, где его ждал Фред.
— Ну как? — спросил он.
— Завуалированные угрозы. Перепугались они не на шутку… Может, я и сгорю, но сгорю не один… A-а, ты послал за пивом, это хорошо.
Марей открыл бутылку и стал пить прямо из горлышка, Фред с беспокойством следил за ним. Марей перевел дух, поставил пустую бутылку на стол и спросил:
— Что слышно от Бельанфана?
— Он взялся за работу. Отыскал с полдюжины отпечатков, но уверяет, что все не то.
— Схожу-ка я к нему, — решил Марей. — Записывай, если будут звонить.
Совсем недавно для Бельанфана оборудовали под самой крышей вторую лабораторию. Картотека находилась в конце того же коридора. Несмотря на объявление «Курить запрещается», паркет был усеян окурками.
— А, вот и ты! — сказал Бельанфан. — Ну и работенку ты мне подкинул!
На нем был грязный халат, весь в пятнах, изъеденный кислотами. Он был тщедушный, белокурый, из кудрявой шевелюры все время выбивалась одна закрученная, точно пружина, прядь и падала ему на глаза. Конверт в зажимах ярко освещался проектором на подвижном стержне, стол был загроможден всевозможными склянками.
— У меня семь отпечатков, — сказал Бельанфан, — но, за исключением двух, все чепуха.
Он показал Марею на эмалированные ванночки, в которых плавали фотоснимки.
— Не густо, — произнес Бельанфан. — Люди чересчур тщательно моются. Вот этот ничего… А этот, строго говоря…
Марей ничего не различал, кроме сероватых полос, испещренных более светлыми прожилками.
— Большой палец левой руки, — комментировал Бельанфан. — И палец этот мне что-то напоминает. Я его, конечно, видел, но когда?
Прикрыв глаза, он призвал на помощь свою удивительную память.
— Не вдаваясь в технические подробности, — шептал он, — я могу утверждать, что палец этот когда-то давно был слегка расплющен. Еще заметен шов у сустава… Я жду, когда принесут увеличенные снимки. — Ну, как там клише? — крикнул он в глубь лаборатории.
Потом, вернувшись к фотоснимкам, колыхавшимся в ванночках, добавил:
— Парень, должно быть, побывал у нас, но в связи с каким-нибудь незначительным делом, иначе я бы вспомнил…
Ассистент принес увеличенные снимки, еще влажные, и Бельанфан, наколов один за другим кнопками на доску, отступил немного назад и, склонив голову, стал разглядывать их.
— Ты не хуже меня видишь, — объяснил он, — шрам… а вот здесь, наверху, палец расплющен…
Палец его скользил по снимку, словно по штабной карте, следуя направлению каждой линии.
— Вспомнил, — продолжал Бельанфан. — Этот тип пытался вскрыть сейф.
При этом слове сердце Марея забилось сильнее.
— Сейф?
— Не то чтобы настоящий… просто маленький сейф с секретным замком у одного врача… Уж не помню, что он там делал у этого врача… Во всяком случае, тогда отпечатки пальцев сыграли свою роль… Подожди… Пойду схожу в картотеку.
Марей остался один, краешки фотографии на глазах сворачивались от света раскаленных ламп. Если Бельанфан не ошибается, неуловимого убийцу удастся разоблачить. Достаточно имени, описания примет, и ему уже не уйти. Бельанфан все не возвращался. Марей достал свою последнюю сигарету, перегнувшуюся пополам от слишком долгого пребывания в кармане, и нервно закурил. Нет, что-то вдруг все пошло чересчур гладко!
— Вот! — крикнул Бельанфан. — Нашел.
Он помахал карточкой и положил ее перед комиссаром. Марей взглянул на мужчину, сфотографированного анфас и в профиль: лицо правильное, пожалуй, даже слишком миловидное, потом прочитал вполголоса то, что значилось на карточке:
— «Рауль Монжо… родился 15 октября 1924 года в Орлеане… Осужден на один год тюремного заключения за кражу… Освобожден 22 декабря 1956 года… Последнее известное местожительство: «Париж, улица Аббатис, 39, отель «Флореаль».
