Васенька был мрачен и молчалив. Он пошел помыть руки и попудрил лицо от загара.
К обеду Фанни вышла скромно одетая в самую старую свою серенькую блузку и с гладко причесанными волосами, что очень шло к ее девичьему лицу.
— Что же, собираться прикажешь, Василек? — спросил Гараська после первой рюмки.
— А то как же! Непременно. Я сказал же. Завтра едем. Вы нам, Иван Павлович, одолжите ячменя на дорогу. И уже я вас попрошу вечером счетик, что мы должны за продовольствие.
— Решительно едешь? — спросил Гараська.
— Решительно и бесповоротно.
— Ну и слава Богу! Поглядим дорожку.
— Да ты это которую?
— Э, брат, сколько перевалов, столько и рюмок, а перевалам нет числа.
Кончили обед, Васенька пошел отдохнуть немного, Гараська отправился укладывать вьюки, Фанни медленно прибирала посуду на столе.
— А вы что же, укладываться? — спросил ее Иван Павлович.
— Я не поеду, — сухо сказала Фанни. — Передумала.
Иван Павлович ничего не сказал.
— Что же вы не спрашиваете меня, почему я не еду, — шаловливо, с прежней мальчишеской ухваткой спросила Фанни.
— А мне какое дело? Вы свободны, как ветер.
— А какое дело вам было посылать сегодня нам вслед Царанку? — лукаво спросила Фанни.
— Кто вам это сказал? — смущенно пробормотал Иван Павлович.
— Уж конечно, не Царанка. Он ни за что не выдаст. Милый дядя Ваня, я вам очень благодарна за вашу заботу… Но неужели вы думаете, что я и без Царанки не справилась бы с этим господином?
— А разве было что?
— Какой вы любопытный!
— Простите меня, Фанни.
Она посмотрела грустными глазами на Ивана Павловича и печально сказала:
— Да, я не еду в это путешествие, которое могло бы быть полно самых интересных, самых необычных приключений. И это так ужасно!.. Но Василий Иванович оказался не таким человеком, каким я его себе представляла.
— Он обидел вас, Фанни?
— Боже упаси! Нет. Конечно, нет. Скорее, я обидела его… Видите… Мы ездили пять часов шагом. По пустыне. Лошадь у него идет тихо, шага нет. Мне хотелось скакать, резвиться, делать тысячи безумств, стрелять орлов. А мы говорили. Все говорили, говорили. Господи, чего я ни наслушалась. Дядя Ваня, неужели не может мужчина смотреть на женщину иначе, как на предмет для своего наслаждения. Я оборвала Василия Ивановича и дала ему понять, что он жестоко во мне ошибается. Он умолк, но ненадолго. Он начал рассказывать про свои миллионы, про то большое дело, которое он ведет в Москве, про то, как в него всюду все влюблялись. Потом заговорил, что он одинок в своих путешествиях, что он давно искал себе женщину-товарища, ну, конечно, такую, как я, что он готов пропутешествовать со мною всю жизнь, звал на Камчатку и Клондайк и закончил тем, что сделал мне формальное предложение стать его женой…
— И вы?! — спросил с тревогой в голосе Иван Павлович.
— Конечно, отказала…
Вздох облегчения вырвался из груди Ивана Павловича.
— Дядя Ваня… А, дядя Ваня, — окликнула задумавшегося Ивана Павловича Фанни.
Оба примолкли, и дома, и на веранде была тишина. На дворе переговаривались Гараська с Идрисом, шуршали бумаги, звенели жестянки.
— Что, Фанни? — Иван Павлович поднял глаза на нее. Печальна была Фанни, тяжелая, скорбная дума морщинкой легла на ее лбу, и опустились концы губ.
— Неужели, дядя Ваня, будет такой день, когда и вы мне сделаете предложение?
— А что тогда, Фанни?
— Это будет так смешно… И так ужасно, — с невыразимой горечью в голосе сказала Фанни.
Отъезд Васеньки был назначен на восемь часов утра, но провозились, как всегда, при подъеме после продолжительной стоянки с укладкой и вьючением, потом завтракали, выпивали на дорогу посошки и стремянные, и по русскому, и по сибирскому обычаю, и только около одиннадцати караван Васеньки вышел за ворота и потянулся в горы…
Иван Павлович и Фанни проводили путешественников на пять верст, до первого подъема, и вернулись домой.
Было томительно-жарко. По двору крутились маленькие песчаные смерчи, валялись обрывки бумаги, соломы, навоз от лошадей. Иван Павлович отдал распоряжение об уборке двора и сараев и прошел в свою комнату.
Начинались постовые будни, и теперь они казались серее и однообразнее. Фанни заметно хандрила и скучала. Ее тянуло в горы, за горы, узнать, что там, за тем перевалом, за той цепью гор, скрывающих горизонт, какие города, какие люди?.. А еще дальше что?.. А если проехать еще дальше?.. Тянула и звала голубая даль, тянуло лето, стоявшее в полном разгаре, тянули лунные ночи с вновь народившейся луной.
