Про Зарифа рассказывали легенды. Он обладал, по словам таранчинцев и дунган, способностью проходить в день более трехсот верст. Или у него были двойники, или он мог одновременно появляться в разных местах. Его видели в Верном в образе продавца фруктов, разговаривающего с губернатором, и в тот же день он ограбил в Копальском уезде караван с чаем. Он проваливался сквозь землю, когда его окружали войска. Ездил он на особенном, пегом, белом с черными пежинами коне, едва ли не крылатом, и настичь его на обыкновенной лошади было невозможно. Он, наверно, знался с шайтаном, если только это не был сам шайтан, принявший на себя человеческое обличье.
Собраться сибирскому казаку в поход, в пустыню, хотя бы на месяц, — полчаса, не больше. Едва только Иван Павлович объявил на посту содержание гелиограммы и отделил сорок казаков на лучших лошадях, которые должны были идти с ним в набег, как уже казаки повели поить лошадей в Кольджатке, стали набирать ячмень в саквы и выносить всегда уложенные по-походному вьюки.
Фанни увидала эту суматоху и подошла к Ивану Павловичу, укладывавшему во вьюки консервы, чай, сахар, сухари и разную мелочь.
— Вы куда-нибудь уезжаете, дядя Ваня?
— Да.
— Куда?
— Принужден ответить вам грубостью. Какое вам до этого дело?
— Вы правы. Мне до этого нет никакого дела. Но так как я могу быть вам полезной, то я и спрашиваю вас об этом.
— Вы мне полезной в моей поездке быть не можете, а мешать будете.
Фанни надула губы.
— Кажется, я вам не мешала до сих пор.
Иван Павлович не ответил. «Действительно, — подумал он, — мешала она мне или нет? Стала с ее приездом моя жизнь лучше и уютнее или хуже? То стеснение, которое она делала, не окупалось ли оно ее хозяйственными способностями, а главное, ее милым, веселым характером?» Было бы жестокой несправедливостью сказать, что она ему мешала.
— Нет, не мешали. И я вам скажу: мы едем в военную экспедицию, в набег, в котором для женщины нет места.
— Почему?.. Нет, дядя Ваня, вы возьмете меня с собой.
И она бросилась переодеваться и приказала Царанке седлать и вьючить лошадь.
Она явилась на дворе, где уже строились казаки во всеоружии: в кабардинской шапке, лихо заломленной набок, с винтовкой за плечами, с ножом и патронташами на поясе.
— Фанни, — строго сказал ей Иван Павлович. — Вы не поедете с нами. Я вам это запрещаю.
— Я умоляю вас взять меня. Помилуйте. Военная экспедиция. Такой редкий случай. Дядя Ваня!
— Ни за что. И думать не смейте. Я не хочу рисковать вами… Да и своей служебной карьерой тоже.
— Дядя Ваня, я не стесню вас.
— И думать не смейте. Ни за что!
— Я сама поеду.
— Вы заставите меня употребить насилие. Я окружу вас казаками и со скандалом верну вас на пост.
Она заплакала.
— Дядя Ваня, это жестоко! За что вы со мною так поступаете?
Он молчал.
— Дядя Ваня, я все для вас сделаю, что вы ни попросите, только возьмите меня с собою.
— Я уже сказал вам, что не возьму. Потрудитесь идти в дом, переодеться в свое платье, расседлать ваших лошадей и терпеливо ожидать нас на посту, не смея никуда без меня отлучаться, так как неизвестно, куда бросятся разбойники, когда мы их нажмем.
— Вы гонитесь за разбойниками. И не берете меня, — простонала в отчаянии Фанни.
— Не беру-с!.. Потрудитесь идти в дом и переодеться…
Фанни знала характер Ивана Павловича и поняла, что дальнейшие разговоры бесполезны. Она замолчала.
Но она не пошла в дом и не переоделась, а решила ожидать во всеоружии на посту возвращения «счастливого» дяди Вани.
— Вахмистр, готовы люди? — крикнул Иван Павлович.
— Готовы, ваше благородие, — отвечал молодой, черноусый урядник Порох, бывший на посту за вахмистра.
— Носилки забраны?
— Забраны.
— Фельдшера и кузнец есть?
— Однако, есть.
— Господи, благослови! Айда, ребята, с Богом.
Иван Павлович сел на Красавчика и тронул его от поста. За ним стали вытягиваться казаки. Остающиеся десять казаков с пожеланиями счастливого пути проводили их до ворот с трепыхавшимся над ними вылинявшим русским флагом. Проводила вместе с ними и Фанни. Печальная, до глубины души оскорбленная, задетая за живое, она стояла у ворот и полными слез глазами смотрела, как спускался по красноватой песчаной дороге отряд всадников на маленьких пестрых лошадях. Тонкая пыль, озаренная последними лучами заходящего за горы солнца, вилась над ними и казалась золотой. Туманная даль, лиловые горы манили, суля неизведанные волнения, обещая новые переживания, обещая «приключения», которых так жаждало пылкое сердце Фанни.
