В эти недели сентября Иван Павлович часто отлучался. Раз уехал на сутки, потом пропадал трое суток, потом опять на сутки, наконец, уехал на неделю. Ездил он «по делам службы», как он говорил Фанни, всякий раз предупреждая ее об отъезде и указывая приблизительно, когда он вернется. Возвращался он всегда раньше срока, и в этом Фанни оценила его деликатность: он не хотел, чтобы она беспокоилась.
Уезжал он таинственно, всегда под вечер или ночью, выбирая темные безлунные ночи, часто в ненастную погоду, и возвращался ночью. Тихо проходил к себе, так, что Фанни и не знала о его приезде. И только утром заставала его ожидающим ее выхода за чайным столом. Она искренно радовалась его возвращению и весело его встречала.
Сначала она думала, что он ловит контрабанду. Но на это не походило. Он уезжал всегда с одним и тем же казаком Воробьевым. Очень недалеким, неразвитым парнем, который никогда ничего толком не мог сказать. Уезжал он озабоченный и возвращался такой же.
Фанни не допрашивала его ни о чем. Не говорит, — значит нельзя. Не ее дело. Она была уверена, что он ей скажет, что от нее у него секрета нет. И не ошиблась.
В последнюю поездку, длившуюся неделю, он брал с собою пять казаков и Пороха и предварительно посылал пакет в полковой штаб.
Поехал он, только получивши бумагу из штаба. Уезжал он рано утром, и Фанни видела, что он поехал за границу. Вернулся озабоченный.
Как ни старалась Фанни дождаться, чтобы он первый заговорил о цели своей поездки, она не вытерпела и спросила его за обедом, к которому он подоспел:
— Ну, как дела, дядя Ваня?
— И хорошо, и худо, — отвечал он. — Вот что, Фанни. Хотите поехать со мною и посмотреть то, что я нашел?
— С наслаждением. Я так соскучилась одна… Без приключений… — живо ответила Фанни.
— Да, Фанни, это будет приключение и, может быть, опасное.
— Тем лучше, — разгораясь мальчишеским пылом, сказала Фанни, — мне уже надоело скакать с Царанкой и стрелять вам кекликов к обеду.
— А это ваша охота? — спросил Иван Павлович, кладя себе на тарелку вторую половинку рябчика.
— Ну! А то чья же! Итак — я вся внимание. Что за опасное приключение хотите вы мне предложить?
— Поедемте сегодня в одно место. Вдвоем. С нами только Воробьев поедет.
— А Царанке можно? Почему такая таинственность?
— Мы поедем за границу.
— Ну так что же! Разве первый раз? Я третьего дня все утро охотилась на фазанов за границей, и китайские солдаты видели это и даже помогали мне доставать убитых петухов.
— Вот видите, Фанни, а теперь нужно, чтобы не только китайские солдаты, но чтобы и никто, никто не видел нас.
— Почему такая тайна? Не понимаю.
— Поймете после.
— В котором часу поедем?
— Да так, часа в два ночи.
— Хорошо.
— Оденьтесь так, чтобы вам легко было ходить.
— А что, много ходить придется?
— Да, порядочно.
— Вы меня совсем заинтересовали своей тайной. А вы сами не устали с дороги?
— Успею отдохнуть. Вот лошадь, если позволите, я попрошу у вас. Дайте мне Пегаса, он мне счастье приносит.
— Берите, — сухо сказала она.
Ей не понравилось, что он напомнил ей о случае с девушкой-волком, и он заметил это.
— Только, Фанни, никому не говорите. Я знаю, без Царанки не обойдется, он услышит, что берут лошадей, так вы скажите ему, чтобы и он помалкивал.
— Какая таинственность! — насмешливо сказала Фанни. — Совсем роман!
После обеда Иван Павлович лег спать и проспал до самого ужина. Пыталась сделать это и Фанни, но ей не удалось. Любопытство мучило ее. Не заснула она и ночью, а Иван Павлович лег и добросовестно проспал до часа.
Вышел он одетый в шведскую куртку, при винтовке и большой охотничьей сумке.
Лошади были готовы. Царанка и Воробьев ожидали с ними на дворе. Царанка был, видимо, обижен, что в ночную экспедицию взяли не его, надежного калмыка, а самого глупого казака, который ни дорог не знает, ни сказать что-либо путное не может. Но он ничего не сказал. Только особенно тщательно оправил полушубочек Фанни, когда она села, осмотрел подпруги и ласково молвил:
