Рыжеволосая девушка - страница 40

 июле я два раза в неделю ходила вечерами в поместье «Испанские дубы» и училась стрелять. Иногда я отправлялась туда мимо штаба, который находился несколько в стороне от главного шоссе; порой выбирала окольную тропинку между огородами и фруктовыми садами, на которую я выходила через Гарлемский городской парк; иногда же делала большой крюк, чтобы попасть в поместье через ворота, мимо больших скульптур. С самим процессом стрельбы я мирилась, собственно, только потому, что мной при этом неотступно владела мысль: я должна выполнить свой долг. Стрельбе обучал меня большей частью Франс, в отдельных случаях также Рулант или Йохан. Сначала я пугалась звука, производимого выстрелом, но мои новые друзья, казалось, совершенно не обращали на это внимания.

— На главном шоссе очень шумно, — поучали меня они. — Если кто и услышит выстрелы, то подумает, что стреляет лесничий.

Я привыкла к стрельбе скорее, чем ожидала. У меня появилось удивительное ощущение: как будто револьвер был лишь механическим продолжением моей руки, как будто рука сама находила цель. После каждого урока стрельбы все мы собирались в штабе, в доме Моонена. Постепенно я перезнакомилась почти со всеми членами группы. Самого Моонена я также видела несколько раз в саду: это был высокий человек с шишковатой лысой головой и глубокими складками возле рта; светло-голубые глаза на энергичном лице глядели задумчиво и как-то по-детски; при ходьбе Моонен слегка волочил ноги. Когда он впервые увидел меня, в его глазах мелькнуло некоторое удивление; позднее он молча вежливо пропускал меня, словно он был гостем в собственном доме. Он с семьей жил на втором этаже, и я частенько совсем забывала об их существовании.

В данное время группа Сопротивления была не особенно велика. Франс не раз говорил о том, что ее необходимо реорганизовать. Кажется, вскоре после ее образования несколько человек было убито и арестовано; некоторые были переброшены в другие группы или же «отданы взаймы», как они это называли; а еще несколько членов группы, принимавшие весной участие в диверсиях, не могли в течение какого-то времени показываться на свет божий; поэтому я знала их лишь по именам.

В группу входили главным образом рабочие. Были там слесарь, плотник, огородник, шофер, конторщик и портной. Был даже один бакалейщик, который передал свою лавочку жене. Обычно он очень мало разговаривал, но он явно чувствовал себя здесь как дома; очевидно, его покупателями был главным образом простой люд.

Вначале, когда я только еще училась стрелять, они не распространялись при мне насчет того, какое задание в данный момент выполняется; приходя в штаб, я замечала только, что недостает то тех, то других товарищей. От меня не скрывали, что они пошли на задание; не говорили только, на какое именно, и не в моем характере было спрашивать о вещах, в которые товарищи не считали нужным меня посвятить.

По вечерам в штабе велись долгие разговоры. Больше всего — о политике. Они совершенно не были похожи на те разговоры, что вели мы с Таней. Для этих людей политика не была делом, в которое можно было по желанию вмешиваться или не вмешиваться. Политика здесь была фактом, реальностью, в которой каждый должен хорошо разбираться, чтобы знать, куда он идет. Члены группы слушали радио — приемник был спрятан в черном безобразном комоде, — читали и обсуждали все подпольные газеты, писали сами и размножали на гектографе листовки, которые я потом разносила в большом количестве по городу. Меня прямо-таки ошеломляло, что мои товарищи почти всегда могли дать точный ответ, что хорошо, что плохо для нашего большого дела, а что вызывает сомнение. Они выносили свои суждения, учитывая целесообразность и размах мероприятий, при непременном условии, что их действия принесут пользу прежде всего народным массам. В большинстве своем мои товарищи возмущались бомбардировками союзников, которые иногда разрушали целые кварталы в голландских городах; впрочем, я слышала также, как они вздыхали, сокрушаясь по этому поводу, но союзников извиняли. Зато о кампании англичан и американцев в Северной Африке, о поражениях, понесенных Роммелем, и о военных действиях в Средиземном море все они высказывались довольно саркастически. Мои наивные представления, которые разделяла и Таня, о том, что здесь открылся второй фронт, товарищи попросту высмеяли.