— Гм, левых позиций… Много людей считают себя левыми, — сказал он, снова чуть иронически улыбаясь. — Однако доктор Мартин ручается за вас, а это уже кое-что, — продолжал он после короткого молчания. — Я верю, что мы вполне можем на вас положиться. Разумеется, не каждый день появляются здесь женщины, чтобы принять участие в такого рода деятельности. Правда, женщины-рассыльные у нас есть; но я слышал, подобную работу вы считаете слишком незначительной.
— Я никогда не говорила этого, — резко ответила я. — Доктору Мартину я сказала, что буду охотно выполнять даже работу курьера, если это необходимо!..
Казалось, моя горячность забавляла Франса.
— Вы предпочитаете, конечно, вот эго, — сказал он, сунув руку во внутренний карман своего суконного пальто и быстро вытащив ее оттуда, — на его ладони лежал револьвер. Франс, очевидно, хотел поразить меня; это было похоже на хорошо разыгранный театральный трюк. Я глядела на его ладонь, на темный металл надежного оружия. Впервые так близко смотрела я на огнестрельное оружие; раньше, до оккупации, я его видела лишь в оружейных магазинах, за стеклами витрин; это была чуждая, непривычная игрушка, которая явно не предназначалась для меня. Теперь же револьвер приобрел в моих глазах совсем иное, очень важное значение.
— Уж не трусите ли вы? — спросил он как-то небрежно, насмешливо, несколько вызывающе даже, но вообще-то довольно доброжелательно.
Я медленно покачала головой.
— Я не трушу, — уверенно ответила я. — Однако я должна сказать вам, что никогда еще не стреляла. Не думаете ли вы, что я иду в ряды Сопротивления только из-за своей склонности к такого сорта игрушкам?
Он взглянул на меня. Казалось, на него произвели впечатление мой тон или мои слова, а может, и то и другое.
— Понимаю, — коротко сказал он. — Вы правы. Это вовсе не шутка… Взгляните-ка хорошенько еще раз на револьвер и хорошенько подумайте, отважитесь ли вы орудовать этакой «пушкой»? Вы еще можете отказаться — и мы оба забудем все, что здесь говорилось.
Я была рада, что он сказал мне это. И сказал по-настоящему, всерьез. Вся натянутость между нами тотчас же испарилась.
— Нет, — отвечала я. — Я не отказываюсь. Я хочу работать и хочу начать как можно скорее.
Револьвер он уже спрятал.
— Хорошо, — сказал он коротко. — Мы примем вас в свою организацию. Между прочим, у нас есть еще две девушки. Вы, конечно, встретите их. Отличные девицы. В настоящий момент их здесь нет. Будут позже.
Сидя на стуле, он плотно застегнул пальто.
— Я буду учить вас стрелять. Вы, пожалуй, удивитесь, если я скажу вам, что мы занимаемся этим делом возле самого города. — Он хихикнул, и мне это показалось вполне естественным. — Мы все наловчились делать… Вы знаете поместье «Испанские дубы» по дороге на Хемстеде?.. Прекрасно. — На несколько секунд он задумался. — В следующий понедельник приезжайте туда вечером на велосипеде, часам к восьми. Я буду ждать вас в домике лесничего, как раз позади входа в дом. Лесничий — мой родственник. — Он подмигнул мне, и его фамильярность теперь меня также не покоробила. — Остальное потом… Вы все запомнили?
— Каждое слово, — сказала я.
До понедельника оставалось еще дней пять. Своего обычного дела я не прерывала. Я даже доставала для людей, скрывавшихся в подполье, больше денег, чем прежде, хотя в последнее время я взяла другой список адресов, в котором числились гораздо менее обеспеченные граждане. Меня смущало, что сбор денег проходит у меня так легко. Даже теперь, по этим спискам, я получала на несколько сот гульденов больше, чем другие; видно, и в самом деле в моем способе собирания денег крылось нечто, заставляющее людей быть щедрыми… Я любила свою работу отчасти еще и потому, что, проезжая по городу на велосипеде, могла все обдумать. Теперь я думала о Тане, о своей встрече с Франсом. О Тане я думала даже больше, чем обычно, поскольку Би-би-си в один из июньских дней передало сообщение о восстании евреев в Варшавском гетто против их немецких палачей. Таня должна была бы одновременно испытывать скорбь и гордость за сорок тысяч евреев — мужчин, женщин и детей, которые до последнего дыхания боролись против нацистов и погибли. «Даже умирая, еще раз дай врагу по морде!» И в эти дни, когда я разъезжала на велосипеде, производя сбор денег, мне не один раз казалось, будто я снова слышу эти Танины слова. Я не хотела даже представить себе, что в эти самые минуты могло случиться с живой Таней.
