Наш хозяин выключил радиоприемник. Мы глядели друг на друга страшно довольные. Танино лицо сияло. Я опять подумала о том, что она мне говорила. Русские сыграют решающую роль. Центр перемещается. Я, кажется, поняла, что она имела в виду. Мы отправились домой, проникнувшись новым духом сплоченности и товарищества.
Был вечер; спокойная, холодная осень уже подкрадывалась к затемненным улицам, кое-где садился туман, ноги то и дело скользили на гниющих листьях. Высоко над нами рокотали патрульные самолеты — но какой же то был беспомощный, бесполезный шум по сравнению с певшей в наших сердцах надеждой!
— Это только начало, — заявила Таня. И повторила еще несколько раз, смеясь при этом, как школьница. — А ты помнишь, Ханна, что совсем недавно сказал Сталин? — Конечно, я не знала, что он сказал. Таня понизила голос и торжественно, как заклинание, произнесла: —Сталин сказал: «Будет и на нашей улице праздник». Ты хорошо слышишь меня, Ханна? Это значит, что и у нас будет праздник, на нашей маленькой улице, в Голландии…
Я взяла ее руку и прижала к себе; мне казалось, будто я снова обрела мою прежнюю Таню. Мы читали и перечитывали сообщения во всех подпольных газетах, какие только могли раздобыть. Сталинград! То, что прежде существовало лишь как географическое название, стало покоряющей действительностью. В последнее время я часто лежала ночью без сна. На нашем чердачке было холодно. Мы экономили уголь для зимы. Третьей военной зимы. Слово «Сталинград» возникало передо мной на фоне темных окон, я писала это название огненными буквами, возникшими из пылающего в душе огня. Под Сталинградом нашли себе могилу фашистские дивизии, там похоронено фашистское высокомерие. Меня часто удивляло, как может Таня спать спокойно. Лежа в нашей затемненной и неузнаваемой в ночной тьме берлоге, я ясно представляла себе, как она спит в другом углу — подложив руки под голову, по-детски расслабив мускулы, с улыбкой на губах. Она была счастлива. И я тоже; но предчувствие какого-то огромного перелома лишало меня спокойствия. Я думала о защитниках Сталинграда. Они отвоевывали дом за домом, этаж за этажом, вели бои за каждую лестницу, за подвал… Немцы каждую минуту натыкались на препятствия, всюду им преграждали путь трупы их собственных солдат. Стоило нацистам захватить какое-нибудь здание, как русские добровольцы забрасывали их гранатами и взрывали на воздух вместе со всем, что находилось внутри. Развалины фабричного цеха защищала группа молодых девушек-снайперов. Они уничтожили сотни фашистов и сами были погребены под руинами. Таня не раз говорила: «Социалистический способ ведения войны скоро докажет свое превосходство». Для меня это было только фразой. Но за последние ночи я впервые осознала так же ясно, как самое жизнь, что на свете есть герои и герои и что войну можно вести по-разному, двумя способами. Фашисты нападают, движимые желанием грабить и разрушать, в погоне за обещанной богатой добычей или просто под давлением других наступающих сзади них частей. Они тоже называют себя «героями». Ведь эти поджигатели, убийцы или разбойники тоже мнят себя храбрецами. Но храбростью обладают другие: те, кто защищает свою родную землю, в ходе сражения жертвует иной раз самым дорогим для себя. Они думают по-иному, живут по-иному и по-иному умирают. Я видела, что в ярости, с какой нацисты шли в наступление, кроется безграничная трусость, презрение к человеку и недооценка его возможностей. Теперь мне был понятен смысл выражения «палочная дисциплина». Все агрессоры думают достичь своей цели, шагая через трупы… Однако сила на стороне тех, кто отвергает эту «палочную дисциплину», а таких большинство. Они сражаются, потому что им велит жизнь. И вдруг мне пришла в голову мысль: что если бы я родилась русской? Если бы я в этот момент была в горящем Сталинграде?
