Лиси вспыхнула, как клочок бумаги, на который уронили уголек.
— Знаешь, я тебе вот что скажу. Если тебе кажется, что со мной тоже будет легко, как и со Стеллой, ты ошибаешься. Да, я многого требую от людей, но и людям я готова отдать себя всю, без остатка. И мне не нужен мужчина, который будет со мной несколько дней, месяцев или лет, а потом, почувствовав, что соскучился по своему одиночеству, уйдет, оставив от моего сердца одну насмешку. Да, я не хочу тратить свою жизнь на эгоиста, который думает, что мир — это здоровый свадебный пирог, от которого можно откусывать и не думать о том, что за это придется платить!
— Спасибо за откровенность. — Дрю попытался улыбнуться, но улыбка получилась вымученной. — Я это, кстати, тоже в тебе люблю. Но, знаешь, порой бывает неприятно, когда тебе говорят, что знают тебя лучше, чем ты сам, предсказывают твое будущее, анализируют твои поступки. И, главное, делают все это с точки зрения своих собственных страхов. Ты эгоистка еще большая, чем я, Лиси, и куда большая трусиха. Но между нами есть разница: меня, уже не очень молодого мужчину, не пугает мысль о том, что я впущу в свою жизнь человека, которого люблю. А тебе, молодой девушке, страшно потратить на меня свою бесценную жизнь. И когда ты сможешь объяснить мне, как это вписывается в твою систему законов, я с удовольствием тебя выслушаю. Но не сейчас.
Лиси, с трудом сдерживая слезы, булькающие в горле, повернула ключ в замочной скважине. Останавливать Дрю было бессмысленно, да и что она могла ему сказать, когда внутри, кроме гулко булькающих рыданий и обиды, ничего больше не было?
Дрю вышел, не сказав больше ни слова, не бросив на нее даже взгляда. Лиси доплелась до стола, уселась на место Джада и только сейчас заметила, что сжимает в руке ручку, которую отняла у Дрю.
А если это все, что у меня от него останется? — мелькнуло в голове. И вся эта моя «бесценная жизнь» пройдет в пустоте, потому что я побоялась впустить в нее человека, которого по-настоящему люблю? Что, если так? Какой тогда смысл в этой жизни: безрадостной, безошибочной, выверенной точно по графику?
Лиси закрыла лицо руками и заплакала. Она прекрасно знала, что жалеть себя самое бессмысленное занятие на свете. Но почему-то это бессмысленное занятие приносило удивительное облегчение, которое ей сейчас было так необходимо.
Раздавшийся прямо под ухом телефонный звонок заставил ее вздрогнуть. Она мгновенно собралась и, вытерев мокрое от слез лицо, схватила трубку.
Если бы главному редактору «Ноувервиллских перьев» сказали, что его собеседница секунду назад заливалась горькими слезами, он бы поднял клеветника на смех. С более рассудительным, внимательным и сдержанным полицейским ему еще ни разу не доводилось беседовать.
К несчастью, «Ноувервиллские перья» мало что могли рассказать полиции как о Дикхэме, так и обо всей печальной истории с его самоубийством. Редактор, занимавшийся тогда статьями Кшесински и Малколма, давно уже умер, поэтому узнать хоть какие-то подробности было не у кого. И все-таки одно подозрение Лиси подтвердилось: статья о романе Дикхэма была подписана не двумя, а тремя именами. Точнее, двумя настоящими именами и одним прозвищем-псевдонимом: «Зануда».
— Зануда? — удивленно переспросила Лиси. — А что, и так можно подписаться?
— Можно подписаться как угодно. Это ведь журнал.
— И никто в редакции не знает, кем был этот человек со странным псевдонимом?
— Мы еще не успели расспросить всех редакторов, но, если узнаем хоть что-нибудь, сразу позвоним вам. Кстати, я переслал обещанную статью детективу Макнайту. Она должна быть уже у вас.
— Большое спасибо, вы нам очень помогли, — поблагодарила редактора Лиси и положила трубку.
Зануда… Кто же он такой? И почему только он взял псевдоним, да еще такой странный? С ответами на эти вопросы Лиси решила повременить, а пока заняться статьей.
В почте Макнайта действительно оказалось новое письмо с прикрепленным к нему файлом. Лиси, сгорая от нетерпения, открыла файл и тут же застыла как громом пораженная. Название статьи развеяло окончательные сомнения в том, что человек, совершивший уже два убийства, был одним из участников этой старой истории.