Удостоверившись, что автор «немецкого» указа не иностранный агент, а сын русского дворянина, Екатерина II утешилась и в дружеском письме к Вольтеру вальяжно, даже с каким-то снисходительным поручательством писала о Пугачеве так: «Он не умеет ни читать, ни писать, но этот человек чрезвычайно смелый и решительный. До сих пор нет ни малейшего признака, чтобы он был орудием какой-либо иностранной державы или стороннего замысла, ни чтобы он следовал чьим-либо внушениям. И надо полагать, что господин Пугачев — разбойник-хозяин, а не слуга».
Но эта переписка начнется чуть позже. Пока же Емельян Пугачев неумолимо сжимал блокадный Оренбург, вынуждая его жителей и защитников в самое ближайшее время открыть крепостные ворота либо помереть с голоду.
Всерьез озабоченная восстанием, Екатерина II решила принять «сильные меры противу возрастающего зла». Разбить Пугачева она поручила одному из авторитетных военачальников генерал-аншефу Александру Ильичу Бибикову. 9 декабря тот незамедлительно выехал из Петербурга в Москву для срочного формирования войск. Москва была в панике. Бибиков уверенной речью одобрил администрацию и обывателей старой столицы, заверив, что армия Пугачева будет разбита. В Казани он своим прибытием «оживил унывший город».
Отовсюду к нему стекались военные отряды и дворянское ополчение. Собрав 16-тысячную армию при 50 орудиях, Бибиков двинулся в зону восстания. То, что главные силы Пугачева по-прежнему были прикованы к Оренбургу, позволило ему взять боевую инициативу в свои руки и перейти к широкому наступлению на повстанцев. Шло оно, однако, медленно. Январский снег полуметровой толщины сдерживал продвижение и пехоты, и конницы. Гарнизоны не занятых Пугачевым крепостей были деморализованы и слабо помогали Бибикову. «Не могу тебе, мой друг, подробно описать бедствие и разорение здешнего края, — писал он своему петербургскому коллеге, — следовательно, суди и о моем положении. Скареды и срамцы здешние гарнизоны всего боятся, никуда носа не смеют показать, сидят по местам как сурки, только что рапорты страшные присылают».
С тяжелыми боями Бибиков и его помощники, предводители фланговых отрядов князь П. М. Голицын и генерал П. Д. Мансуров, взяли Самару, Мензелинск, Бугульму, Бузулук… 22 марта 1774 года в кровопролитнейшем сражении под Татищевой правительственные войска нанесли повстанческой армии самое тяжелое поражение. Пугачевцы потеряли более пяти тысяч убитыми и ранеными, всю артиллерию. И хотя еще до поздней осени отряды Емельяна Пугачева и Салавата Юлаева вели активные боевые действия, захватили и разорили Белорецкий и Воскресенский, Ижевский и Боткинский горные заводы, крепость Магнитную, Казань, Саратов, все же после сражения под Татищевой, восстание пошло на убыль.
Его страшная разрушительная волна не обошла и семью Рычковых. Село Спасское, усадьба, церковь и библиотека были разграблены, частью разбиты, сожжены. Общий убыток исчислялся десятками тысяч рублей.
«Но все оное хотя и великое разорение не столь меня огорчило, как безвременная кончина старшего сына моего», — отмечал Петр Иванович в своих «Записках». Тридцатишестилетний полковник Андрей Рычков во главе небольшого отряда вступил под Симбирском в сражение с численно превосходящей конницей повстанцев. В разгар боя одна часть отряда поколебалась и побежала, другая — перешла на сторону вожака мятежников Фирса Иванова. Оставшись с двумя десятками своих солдат, Андрей Петрович дрался с отчаянной храбростью, но был тяжело ранен в руку и спину. При нем находился его 16-летний сын Петр. Уланы отбили для него лошадь и дали способ ускакать: к тому моменту полковник Андрей Рычков был уже убит. Случилось это 25 августа 1774 года. «Цвет и надежда рода, отрада и утешение отцу», — так Петр Иванович отзывался о своем старшем сыне.
О великой скорби своей и потере он сообщил Миллеру, завершив то письмо словами: «Кончина его тем хороша, что он жизнь свою положил за Отечество».
Когда Емельян Пугачев был схвачен и, скованный по рукам и ногам, находился в Симбирске в подвале каменного дома по улице Спасской, то Рычков, по словам Пушкина, «видел его тут и описал свое свидание».
