Живут киргизцы по своеобычному закону, что называется Кун. В нем нет каких-либо прав, судебных указов, которые могли бы применяться при разборе разных жалоб и тяжб. Действует у них лишь один строгий древний устав, по которому карается убийца Ему даруют жизнь и свободу, но при условии, если он заплатит родственнику убитого сто лошадей, одного пленника, двух верблюдов, наилучший суконный кафтан, шкуру черной лисицы, одного беркута, кольчугу, ружье и определенное количество зарядов к нему. Если убийца не в силах внести эту плату, то ему помогают его родственники.
Подобно же карается человек, нанесший другому увечье. Только виноватый выплачивает половину того, что отдал бы за убийство.
Не доезжая реки Иргиз, командование корпуса ранним утром выслало вперед полсотни казаков на разведку. К вечеру они возвратились с вестью о том, что калмыков на обоих берегах реки не обнаружено, не найдено и каких-либо свежих следов их движения по тем местам. Тогда начальство корпуса направило к киргиз-кайсацкому хану посланников с просьбой дать толкового вожака-проводника. Через два дня в отряд прибыл киргизец с письмом от хана, в котором сообщалось, что калмыки, перейдя Иргиз, ринулись прямо в сторону песков Чеколаккум. Такой тяжкий путь ими неразумно избран ради того, чтобы спрямить свой путь к китайской границе. В русском отряде с трудом поверили в истину такого сообщения киргизского хана, засомневались. Прекрасные знатоки степей, калмыки вряд ли могли рисковать таким глупым образом, загоняя самих себя в безводную пустыню. Однако оказавшимся в неведомых краях верховодителям русского отряда ничего не оставалось, как следовать маршрутом, указанным киргизским ханом и присланным им вожатым.
Проехав сто верст песками Чеколаккума, русский отряд приблизился к озеру Аксакал Барбы, разлившемуся на двенадцать верст в ширину и более чем на двести верст в длину.
Прибрежные камыши кишели птицами: черные турханы, белые гуси и лебеди, разных родов утки, цапли… В камышах же устроили себе жилища кабаны. Сделав на берегу привал, воины настреляли много птицы, на кострах варили и жарили ее, насыщая полуголодные желудки свежей пищей. Затем отряд долго двигался опять пустынной каменистой степью, где не было ни растительности, ни каких-либо живых существ. В отряде кончился провиант, нечем было кормить и лошадей.
«К голоду, угрожающему нашему войску, приобщилась еще и опухольная болезнь, которая показалась по всему телу многих людей; и сие приводило нас в страх и отчаяние. Причиною сей опасной скорби была скудная пища, горькие и соленые воды, коими принуждены мы были питаться несколько дней, прежде нежели достигли реки Тургай. С сего времени не было уже иной пищи у людей, как исхудавшие или каким-нибудь недугом поврежденные лошади…»
Со дня выхода отряда из Орской крепости прошло полтора месяца, но надежда догнать калмыков все более угасала в сердцах русских воинов. Выполнению задачи мешали коварные киргиз-кайсаки, выступавшие как проводники и сотоварищи русских, на деле же направлявшие их по ложным целям, дабы помочь калмыкам уйти от преследователей, а самих преследователей заманить в такие места, где они наверняка погибли бы от безводья и голода.
Ради подтверждения этой страшной догадки генерал-майор Траунберберг отобрал сто наилучших и доброконных казаков и отправил их вперед с тем намерением, чтоб они ни мало не щадя своих коней, ехали бы с всевозможною поспешностью не только до Алтайских гор, где, по уверению киргизцев, калмыкам быть надлежало, но, упреждая бегущих мятежников, объехали бы гряду тех гор с восточной стороны. Если они нигде калмыков или следов их прохождения не встретят, то с той же поспешностью обратились бы назад. Важно было выяснить, на какое расстояние калмыки оторвались от отряда и есть ли какая истинная возможность и надежда нагнать их. Если такая надежда не обретется, то всему корпусу нужно срочно повернуть назад, дабы уйти от надвигающейся погибели.
Разведывательный отряд казаков под командой сотника Севостьянова на рассвете 10 мая рысью поскакал в сторону синевших впереди Алтайских гор. Корпус обычным маршем двинулся следом и, пройдя с десяток верст, расположился лагерем. Оставив коня, Рычков не спеша обошел окрестности, внося в свой дневник записи разных достопримечательностей. Как и в верховьях реки Камышлы, здесь в дальних отрогах Алатау повсюду белели мраморные плиты и камни. На речке Караганьли в крутой горе он обнаружил толстые слои желтой охры, красной черепицы и мелкие кусочки слюды. В лагерь вернулся с сумкой, наполненной разными минералами, и встречен был недоуменными взглядами и расспросами путников, не нашедших в его сумке ничего, кроме камней.
