— Но привилось ли сие? Указ-то был, но были и есть Ваньки и Палашки. И будут, понеже у русских свой нрав и привычки, — рассуждал купец Иван Рычков. — Грозный и нудный, помните, еще был указ, чтоб не падать на колени в грязь и зимою, когда морозно, шляп и шапок с головы не снимать, проходя мимо дворца, где он, государь, обитает. Молиться на коленях можно-де лишь перед иконой, Господу Богу, а ему, государю, не нужна такая глупая и бесплодная почесть: в мороз оголять голову и вредить здоровью своему; мне, говорит, здоровье моих подданных дороже. А ныне попробуй не поклонись, если императрица со свитою появится. Живо кнута отведаешь или в остроге очутишься.
— Вина ли в том Петра Великого, что его заветы и указы ныне забыты или попираются? Но, согласен, и сам он ошибки чинил, спешно перенося иностранные обычаи в русскую жизнь. Сетуя, что в России мало ученых людей, специалистов, приглашал иноземцев, а также посылал за границу молодых людей за образованием. Однако многие из них возвращались домой почти такими же, какими уезжали, потому как были ленивы и дурно воспитаны. Тогда государь Петр решил создать по образу Французской академии свою, российскую, где надлежало обучать наиболее способных юношей. Но жизни ему не хватило наладить это дело, а продолжатели его не радеют ныне… Нет в оной академии ни одного русского профессора Президента ее, Кейзерлинга, сменил недавно Бреверн, но, слыхивал я, академия запущена, имеет тридцать тысяч долгов.
— Петр Алексеевич не потерпел бы, пресек сие нерадение, — заметил Иван Рычков. — В Вологде, помню, двух купцов едва не сослали в Сибирь за нарушение государева указа о неподбитии сапог гвоздями и скобками, ибо оные полы портят. А те купцы ослушно скупали у сапожников и продавали… Дотошный рачитель был!
— О том и говорю: отовсюду добро и богатство в свою страну стремил, полезными делами и людями наполнял ее… Вот и моя судьба в одночасье решилась, как однажды увидел, послушал вашего государя… Двадцать седьмого июня то было, под Полтавой. Сражение кончилось тем, что двадцать четыре тысячи шведов, в том числе и я, попали в плен. Наш король бросил нас и бежал в Турцию. Толпа пленных стояла на поле под горячим солнцем и ждала своей участи. Стволы русских пушек были наведены на нас. Тут появился на коне Петр Первый и велел выдать всем пленным провиант, разоренным оказать помощь, убитых схоронить. А через день у государя был день рождения, и он повелел угостить пленных наравне с русскими воинами праздничной порцией провианта и вина. Русские обнимали нас, своих врагов, и пели песни. Вот в тот день меня и осенила мысль остаться в России…
Приняв русское подданство, граф Бонде порядком обрусел и исправно служил в Государственной коллегии иностранных дел. Помня старое добро купца Ивана Рычкова, при случае оказывал ему поддержку.
Об отце, вообще о родословной своей Петр Рычков впоследствии подробно изложит в автобиографических записках.
«Род и прозванье Рычковых исходят из древней дальности и неизвестности», — писал он и вполне достоверно сообщал, что его дед, Иван Иванович Рычков, был вологодским подьячим, занимался как приказный служитель казенными сборами в провинциях. Он скоропостижно скончался в 1712 году. Петр, родившись 1 октября того же года, деда своего помнить не мог, но от родственников слыхал, что дед был «человек большого росту, твердого состояния и здравого рассуждения». Он после себя оставил трех сыновей: Ивана, Михаила и Федора.
«Старший из них, Иван Иванович, был мой родитель, — свидетельствовал Рычков. — Жизнь его была соединена с разными и по большей части трудными приключениями». Вдвоем с братом Михаилом отец вел торговый промысел. По рекам Двине и Сухоне они отправляли в Архангельск небольшие суда с хлебом и разными товарами. Однажды взяли крупный подряд на перевоз поташа, смольчуги и клея. Но в пути буря разбила ветхие речные суда. Казна предъявила братьям Рычковым счет, уплатить который им оказалось не по силам. Тогда приказная контора для возмещения принесенных убытков конфисковала имущество Рычковых.
