Далее: «Рейнсдорп обнародовал объявление о Пугачеве, в коем объяснял его настоящее звание и прежние преступления. Оно было писано темным и запутанным слогом».
Рычков подробно поясняет, в чем Рейнсдорп «напутал». В объявлениях о Пугачеве, которые были «в городе и по командам опубликованы», неосмотрительно было сказано, что якобы на лице Пугачева есть «злодейские знаки». Но все, видевшие его, знали, что таких знаков на лице его нет, отчего не доверяли объявлениям Рейнсдорпа. Да и сам Пугачев «получа их в свои руки, сообщникам своим толковал, показывая свое лицо, сколь злобно и напрасно на него клевещут, а чрез то… мог он еще больше усиливать свою партию».
Неумные распоряжения Рейнсдорпа подчас игнорировались не только военными, но и населением города. Но как открыто написать об этом? Рычков находит тонко заувалиро-ванный прием. «С начала осады, — пишет он, — во время вылазок никому не возбранялось всходить на вал и смотреть на сражения, чрез что в сих случаях на городских валах представлялось всегда великое людство, но 10 числа отдан от г-на губернатора приказ: чтоб при таких случаях на городской вал смотрителей никого не впущать… праздношатающихся обывателей и особенно женского пола штрафовать, а мужской пол употреблять во время стрельбы из пушек в помощь канонерам… Но вчера и сегодня во время вылазок во всех местах на валах всякого звания смотрителей, в присутствии самого г-на губернатора, было великое множество. Видно, что тот прежний приказ по каким-нибудь другим резонам ныне отменить рассуждено».
Описывая неудачную вылазку отряда майора Наумова, Рычков вообще избегает давать оценку произошедшему, приводит лишь реестр потерь: «побито регулярных и нерегулярных 22, ранено 31, в плен злодеями захвачено 6, безъизвестно пропало 64». Вот так! Бой шел днем неподалеку от крепостных стен, а половину потерь гарнизонного отряда, как ни странно, составили без вести пропавшие. Не имея возможности открыто написать, что солдаты и казаки гарнизона десятками переходили на сторону повстанцев, Рычков предоставляет самим читателям догадываться и судить о моральном состоянии войск.
Опираясь на подобные свидетельства, Пушкин пишет конкретнее и смелее: «Рейнсдорп… хотел на другой день выступить противу Пугачева, но все начальники единогласно донесли ему, что на войско никаким образом положиться было невозможно: солдаты, приведенные в уныние и недоумение, сражались неохотно; а казаки на самом месте сражения могли соединиться с мятежниками, и следствия их измены были бы гибелью для Оренбурга. Бедный Рейнсдорп не знал, что делать».
Пушкин не без иронии пишет, что Рейнсдорп «для поимки языка высылал иногда до тысячи человек, и то нередко без успеха». А однажды «вздумал он, по совету Тимашева, расставить капканы около вала и как волков ловить мятежников, разъезжающих ночью близ города. Сами осажденные смеялись над сею военной хитростью, хотя им было не до смеха».
В «Летописи» подробно описана самая крупная вылазка войск гарнизона, окончившаяся неудачей. Пушкин этому событию уделяет один абзац: «Рейнсдорп решился еще раз попробовать счастия оружия, и 13 января все войска, находившиеся в Оренбурге, выступили из города тремя колоннами под предводительством Валенштерна, Корфа и Наумова. Но темнота зимнего утра, глубина снега и изнурение лошадей препятствовали дружному содействию войск…»
Конница мятежников заехала в тыл наступающим, отрезав путь к Оренбургу, что создало панику. «Все войско бежало в беспорядке до самого Оренбурга, потеряв до четырехсот убитыми и раненными и оставя пятнадцать орудий в руках разбойников. После сей неудачи Рейнсдорп уже не осмеливался действовать наступательно и под защитою стен и пушек стал ожидать своего освобождения».
Пушкин проявлял весьма рискованную смелость при оценке действий не только бездарного Рейнсдорпа, но и других лиц царского воинства. «Множество офицеров, — писал он, — служили в рядах Пугачева, не считая тех, которые из робости примкнули к нему».
А вот как он охарактеризовал генерала Кара, посланного императрицей для усмирения мятежников. «Получив известие о взятии Чернышева, Кар совершенно упал духом и думал уже не о победе над презренным бунтовщиком, но о собственной безопасности. Отказался от начальства, под предлогом болезни, дал несколько умных советов насчет образа действий противу Пугачева и, оставя свое войско на попечение Фрейману, уехал в Москву, где появление его произвело общий ропот. Императрица строгим указом повелела его исключить из службы».
