И вот судьба свела вместе старых друзей–приятелей, ветеранов–подводников, бок о бок прошедших смертельно–страшную войну на море.
Частенько вечером в субботу дневальный по роте, завидев расшитый золотом адмиральский мундир, перепуганно орал:
— Смирно!
Адмирал, сутулясь, входил, небрежно, будто нехотя козырял, типа: «Да отвяжись ты… Раскричался тут…». И буркнув: «Вольно…», проходил в баталерку, где его поджидал мичман Загнибородин. Адмирал выставлял бутылку армянского коньяка, разворачивал обёртку шоколадной плитки и доставал из кармана тужурки лимон. Корешки тихо и мирно беседовали, а мы сновали у двери баталерки, стараясь не пропустить важный момент встречи боевых друзей–военморов. По мере того, как осушался «Арарат», голоса закадычных корешков становились громче и резче. И вот он, момент!
— Помнишь, как ты в боевом походе аварийную захлопку вовремя не закрыл?
Это Сухомлинов.
— Мовчи, салага! Я на три дни раньше в подплав придэ!
Это Загнибородин.
— Ну, и что? Да ты переборку от подволока отличить не мог, всё путался. Старпом кричит: «К подволоку раздвижной упор подставляй!». А ты его на переборку крепишь. В отсеке темнотища, воздух гремит, вода хлещет…
Это опять Сухомлинов.
— А ты, салажонок! Зелэный як три рубли! Брось на клумбу — до жовтня никто не побачит. Будэшь лежать, покель трава не посохне… На мени бушлат шили, а тоби в проекте нема було…
Это опять Загнибородин.
Разошлись корешки не на шутку. Крепко перебрали. Коньяком не обошлись. Мичман заначку — «Столичную» из шкафа достал. Заметно, что ветераны вторую бутылку уговорили. Разбушевались.
— Как… со старшим по званию… разговариваешь… мичман? — икая, кричит контр–адмирал Сухомлинов. — Смирно!
Грохот опрокинутого стула, падающего тела, звон пустой бутылки. Несколько минут тишины. Негромкая бессвязная речь. Дверь открывается. Из баталерки, поддерживая друг друга, выбираются еле стоящие на ногах ветераны–подводники, герои торпедных атак в холодном, штормовом Баренцевом море.
Служебная адмиральская «Волга» увозит корешков домой, к верным жёнам–морячкам, сварливым ворчуньям с одинаково несносным характером, вечно не понимающим, что значит флотская дружба.
А мы, довольные, что мичман не остался ночевать в роте и не будет «хвотограхвировать», обсуждали встречу боевых товарищей, и смеясь, укладывались спать.
Эх, едрёно–солёно море!
А не служил бы я на флоте, кабы не было смешно!
Марш — бросок, компот и парад
12-июня. Вторник.
08.30. Хорошее «Радио России» — мой спутник, собеседник и добрый товарищ, помогающий скрасить одиночество плавания приятной музыкой и задушевным дружеским словом, напомнило: «Сегодня — День России». Спасибо, друг «Россия»! В однообразных буднях одиночного плавания я как–то совсем забыл об этой знаменательной дате. Но ты держишь меня в курсе событий. И в походе мне не придётся «пускать под откос поезда», как в старом анекдоте про партизан, не ведавших, что война давно окончилась.
Благодаря «Радио России» я не одинок в этой сибирской глуши, вместе со всеми россиянами могу отметить этот праздник. Фляжка с вишнёвым ликёром после вчерашней троицы заметно полегчала. Но в ней ещё булькает и достаточно, чтобы выпить за мою любимую Родину — Россию.
Я отплываю в 09.30 от корявого и толстого ствола огромной ветлы, поваленной бурей, подмытой течением, издали похожей на лежащего исполинского крокодила. Вот так стояла, быть может, сотню–другую лет. Гордая, неприступная, могучая, упираясь в небо раскидистой, кудрявой вершиной. И рухнула, сокрушённая недругами: ветром, водой, обжигающим солнцем, трескучим морозом, огнём лесного пожара. Так бессилен богатырь в борьбе с врагами тайными, хитрыми, бесчестными, коварными, исподволь долго и упорно роющих ему яму.
В 11.00 прошёл отметку «1360‑й километр».
Слева деревенька Невальцево. Всего несколько домиков в ней. Люди живут здесь только рыбалкой и охотой. Перекупщики приезжают, за бесценок скупают у них стерлядь, увозят на томский рынок, в рестораны. Обские жители — «алитеты» нашего времени. Кто не читал замечательный роман Семушкина «Алитет уходит в горы», поясню: Алитет — безграмотный чукча–охотник, продававший за гроши пушнину жадным американским купцам, грабившим Чукотку.
