— Как?! — вскрикнула я.
— Атанас, — повторил Грег и замолчал, словно к чему-то прислушиваясь.
Но я изо всех сил постаралась выбросить из головы письмо Дино и думать о чем-нибудь другом.
— Я чисто машинально пытаюсь прочесть твои мысли, — признался Грег. — Но знаешь, хочу избавиться от этого. Мне это уже не нужно, ведь твое сердце открыто для меня, а твоя душа настолько чиста, что иногда напоминает мне кристальную воду горного ручья.
Я улыбнулась, услышав такое признание, и нежность впорхнула в душу лазоревым мотыльком.
— Атанас — это греческое имя, — продолжал он, — и оно означает «бессмертный». Если бы родители знали, с какой осторожностью нужно выбирать имена своим детям, то не руководствовались бы только модой. Взять хоть Ренату. Ее имя означает «возрожденная». И ведь она действительно словно бы возродилась, когда утонула, а затем превратилась в вампира и выплыла на берег.
— А мое имя в дохристианской Руси носила богиня любви, — сказала я, увидев, что Грег замолчал и помрачнел.
— И это верно, — прошептал он и улыбнулся, — ты полна любовью, ты — сама любовь!
Он нежно погладил мои волосы. Я взяла его руку, сплела свои пальцы с его. Он замер. Потом тихо продолжил:
— Затем еще один наш предок, по имени Порфирий, стал таким же образом вампиром. Мы называем его отцом. С ним это произошло в шестнадцатом веке. Порфирий сейчас живет в Лондоне. В XVIII веке настала очередь Ренаты. Я замыкаю эту цепочку. Как ты понимаешь, все мы кровные родственники, просто из разных поколений.
— Но зачем ты это сделал? — осторожно спросила я. — Тем более сам говоришь, что знал о проклятии.
— Знал, — печально сказал Грег. — Но считал, что все это допотопные сказки. Я ведь родился в 1905 году. Ты наверняка из уроков истории представляешь, что это было за время. Смута, одна революция сменяет другую, полное отрицание чего-либо духовного, выгодное властям, материализм, атеизм, а я молод, полон веры в светлое будущее новой страны. А тут какое-то родовое проклятие, какие-то казавшиеся мне смешными и нелепыми страшилки. В возрасте восемнадцати лет я считал себя умным, талантливым, передовым, или, как сейчас говорят, продвинутым, я писал стихи, моим идеалом был Маяковский, к тому же я был по-юношески горяч и обладал взрывным темпераментом. Полутонов я тогда не признавал и был максималистом во всем.
Грег замолчал и начал нежно, едва касаясь, гладить мой лоб, потом брови и веки. Мои глаза закрылись…
…Я оказалась на какой-то узкой улице. Воздух был влажным, мягкий закатный свет становился все синее и постепенно переходил в фиолетовые сумерки. Я медленно шла по улице вслед за парочкой. И я знала, что это Грег и Зиночка. Они громко спорили о чем-то, при этом Зина размахивала веточками вербы, покрытыми распускающимися пушистыми почками. В руке у Грега также был пучок вербы. Я максимально к ним приблизилась.
— Бабка мне наказала веток нарвать! А вот зачем? — смеясь, говорила Зина. — Отсталый она элемент и все твердит про Вербное воскресенье, все пытается мне рассказать библейские сказки.
— Да, мои тоже втихаря к нему готовятся, — ответил Грег. — Но я домой и носа не показываю. У товарища одного обосновался. Они еще и Пасху отмечать вздумают! Стыд один!
— Что ж делать! — вздохнула Зина. — Они в ранешнее время воспитывались, попы им всю голову задурили. И не хотят они в новое верить.
— Да и ты, видно, в свою родню пошла, — заметил Грег. — Тоже очень недоверчивая девушка!
— Ты это о чем? — лукаво поинтересовалась она и отошла на шаг.
— О моей любви! — взволнованно ответил он, хватая ее за руку.
И я вновь почувствовала укол ревности. Зина вырвалась и отбежала к краю тротуара. Какое-то время они шли молча. Переулок закончился, мы очутились на показавшейся мне огромной площади. В центре возвышался храм Христа Спасителя. Я не отрывала глаз от Грега и Зины, но все-таки успела увидеть, как отличается это место от привычного мне. Площадь была явно больше, возможно, так казалось из-за отсутствия плотной застройки высотными многоэтажками, к которым я привыкла в современной Москве. Набережная была огромной, и она простиралась вплоть до Большого Каменного моста, неподалеку от храма виднелся сквер. Машины моделей 20-х годов проезжали крайне редко и, как мне казалось, медленно, и от этого улицы выглядели пустынными. Прохожих также почти не было. Но я не успевала осмотреться, так как все мое внимание было сосредоточено на идущей впереди паре. Зная о том, что я как бы не существую в этом мире, я двигалась в двух шагах от них.
