Недели две, не больше, был в работе крымский материал. Фильм назвали «Героический Севастополь». И наконец я увидел его на экране.
«Я назвал бы этот фильм волнующей повестью о доблести русских воинов, которая сильнее смерти… — писал в рецензии на фильм, опубликованной в «Правде» 20 декабря 1941 года, С. Сергеев-Ценский. — С гордым именем Севасто-поля связана одна из самых славных страниц в истории русского оружия. И вот прошли многие десятилетия, Севастополь снова осажден врагами. И снова камни его стали ареной героической борьбы. Поколение сменяется поколением, но вечно жива в крови русских людей беззаветная любовь к отчизне, готовность защищать ее самоотверженно, не щадя крови своей. Такой народ нельзя одолеть. Такой народ всегда выйдет победителем из самых жестоких битв.
…Этот фильм захватывает своей жизненной правдой и действует на зрителя неотразимо, делая его непосредственным участником севастопольской боевой страды».
На экране были до боли дорогие улицы и набережные города, комиссар Аввакумов, боец Костя Ряшенцев, спасший ему жизнь. Я увидел и пережил заново контратаку 1-го батальона морской пехоты, многое-многое другое, что запечатлели наши кинокамеры в сражающемся, несдающемся Севастополе.
…Год кончался первой крупной победой Красной Армии над гитлеровскими полчищами — победой в битве под Москвой. Весь мир теперь убедился в том, что советский народ и его вооруженные силы способны не только остановить гитлеровских захватчиков, но и сокрушить их.
Часть вторая
СЕВАСТОПОЛЬ В ОГНЕ
Моя настоятельная просьба в политуправлении ВМФ была удовлетворена — специальным приказом назначался начальник Черноморской киногруппы. Я возвра-щался в Севастополь не один, со мной был командирован на флот капитан Наум Борисович Левинсон. Теперь нам с Дмитрием будет несравненно легче работать. Все административные заботы с нас снимаются, Левинсон, как начальник, будет об этом заботиться.
Не теряя времени, мы выехали на аэродром. Мороз около сорока. Город засыпан снегом. Острая колючая поземка рвет с заледенелой Волги белый покров, обнажая зеленый, как бутылочное стекло, лед. Остервенелый ветер, забираясь под хлопающий брезент машины, свистит и захватывает дыхание.
— Я бы на месте летчика в такую погоду не полетел, — сказал я Левинсону, растирая ладонями замерзшие уши.
— А если приказ? — отозвался мой спутник, глядя с участием на меня и мое далеко не зимнее обмундирование. Он был в теплой шинели и валенках, его руки согревали шерстяные варежки, а на голове была добротная меховая ушанка. — Кстати, скажите по совести, вы так легко одеты ради морского форса или это у вас так заведено на флоте — закаляться на морозе?
— Внимание! Внимание! Сегодня полеты по всем направлениям отменяются! Справляться у диспетчера с восьми утра!.. — громко захрипели динамики.
Мы вошли в тускло освещенный, холодный и неуютный зал.
— Куда же теперь деваться? Может быть, поедем обратно в Куйбышев? — спросил Левинсон.
— Нет уж, будем сидеть здесь до победного..*
…Три бесконечно длинные ночи пытались мы согреться, прижимаясь друг к другу и стуча зубами на ледяных стульях зала ожидания. «Зал замерзания» — так окрестил его капитан Левинсон.
— Внимание! Внимание! Сегодня полеты по всем направлениям отме…
— Микоша! Скорей бери вещи и за мной! — крикнул Левинсон, схватил свой рюкзак и кинулся на выход.
Бежать пришлось далеко — километра два через весь заснеженный аэродром. Впереди, в начале взлетной полосы, проглядывался обвеваемый низкой метелью тяжелый бомбардировщик ТБ-3 с работающими двигателями.
Я уже не помню, как мы очутились внутри самолета. Пока отдышались, он с ревом тяжело оторвался от земли.
Мы расположились на длинном снарядном ящике. Привыкая к полутьме, я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, оглянулся и не поверил глазам: неподалеку сидели на железных ящиках с кинопленкой мои друзья-ки-нооператоры М. А. Трояновский и С. Я. Коган, которых я не сумел отыскать в осажденной Одессе.
Мы бросились друг к другу, обнялись, не находя слов от неожиданности и удивления.
— Поразительно! Ты откуда и куда? Мы в Одессе с ног сбились, тебя разыскивая, — с необычным для него волнением удивлялся Марк.
