— Мы, мама, с отцом уже говорили. Мы с Петровичем, председателем, дело большое задумали. Нельзя мне уехать. Придется вам сюда переезжать. Купим домик. И живите на здоровье.
— Неужто моя молитва дошла до бога? Истосковалась я вся по родному месту.
В дом ворвался Ананий, посмотрел на часы, надел через плечо красно-белую ленту.
— Пора невесту встречать, братцы.
— На чем поедем? — осторожно спросил Дашибал. У него под седлом на улице стояло десять лошадей.
— Как на чем? — удивился Ананий. — На машинах.
— Совсем ты, Ананий, без понятий, — возмутился Дашибал. — Как так можно невесту встречать без коня?
— Ты мне, Мунхэ, кончай тут митинговать. Провороним из-за тебя невесту, стыда не оберешься.
— Тогда один езжай, — заупрямился Дашибал.
— Невыносимый ты стал, Мунхэ. Где твои клячи? Езжай вперед. А мы следом за тобой, — пошел на компромисс Ананий.
Через несколько минут от дома Федора отъехало восемь всадников. Впереди на белом коне скакал Дашибал, за ним двое парней вели в заводе двух черных как смоль лошадей, накрытых белыми коврами, для жениха и невесты. Следом мчались остальные всадники. За ними следовали три машины, в которых находились Федор, Ананий, Пронька, Петька, Степан Тихонович и Таисия Прохоровна.
— Бедовый мужик Мунхэ, — поглаживал усы Степан Тихонович.
За Урюмкой поднялись на перевал. По степи к селу пылило по дороге около десятка машин — это был свадебный поезд невесты. Машины поднялись на тот же самый перевал и остановились. Встречать гостей пошел Ананий. Из передней машины неловко вылез долговязый Дондок. У него, как и у Анания, плечо перехватывала красно-белая лента. Дондок был худын туру[22] со стороны невесты.
— Рад видеть тебя, Дондок, живым-здоровым, — пожимая ему руку, проговорил Ананий.
— Спасибо. Хорош ли хлеб уродился у тебя?
— Земля нынче была щедрая. А как ты подготовился к зимовке? Хорошо ли нажировались овцы?
— Травы было много. Овцы жирные.
Пока Ананий с Дондоком обменивались приветствиями, Дашибал с Пронькой в стороне от дороги расстелили скатерть. На нее поставили чайник с круто беленым чаем[23], вазу с конфетами, постряпушками, бутылку вина.
— Прошу отведать нашего угощения, — пригласил Дондока Ананий.
Вчетвером они сели вокруг скатерти. Дондок налил в рюмку вина, разбрызгал его на четыре стороны, а затем уже налил во все четыре рюмки.
— Пусть всегда будет щедрой наша степь, — поднял рюмку Ананий.
Выпили. Дашибал налил чаю. Поговорили о погоде, о предстоящей зимовке. Дондок поблагодарил за угощение, и все встали. Дашибал взял вазу, взмахнул ею, разбросал по сторонам конфеты. И только после этого Дондок с Ананием взяли под руки невесту и перевели к жениху, а сами сели в следующую машину. И когда хлопнула за ними дверца, Дашибал птицей взлетел в седло, и его маленький отряд помчался к селу.
— Едут!
— Едут! — неслось от дома к дому.
Всадники промчались по улице и на полном скаку подлетели к Дворцу культуры, где собралось уже много народу. Дашибал у самого крыльца осадил коня, люди шарахнулись в стороны, конь вздыбился, перебрал передними ногами и встал, шумно выдохнув воздух. Следом подъехали парни и встали так, что получился коридор из коней.
И тотчас подкатили автомашины. Из передней вышли жених и невеста. Рядом с ними встали Ананий с Дондоком, позади родители и родственники, и все пошли во Дворец культуры.
В большом зале Дариму с Федором встретили Дина, Груня и Зина. Дина была в красных сапожках, расшитом русском сарафане. Она держала на полотенце большой каравай с хрустальной солонкой. По обе стороны от Дины стояли Груня и Зина в национальных бурятских халатах и островерхих шапочках с меховой оторочкой.
— Просим вас отведать наш хлеб-соль, — предложила Дина. Девушки поклонились.
Федор с Даримой переглянулись, не зная, что делать.
— Откусить надо, — шепотом подсказала Зина.
— Дарима, больше кусай, чтобы главой в доме быть.
Дарима смутилась, но все-таки откусила немного от каравая. То же самое сделал и Федор.
— Теперь просим вас на сцену, — пригласила Дина.
Анна стояла недалеко от сцены среди разнаряженной публики. Она находилась в каком-то оцепенении. Молодоженов поздравил председатель сельского Совета. Потом выступали комсомольцы. Они вручили Дариме с Федором пакет, который просили открыть только через двадцать пять лет, на серебряной свадьбе. Анна, занятая своими думами, почти никого не слышала. Кажется, давно ли они с Иваном Ивановичем вот так же справляли свадьбу. Сколько было тревог, сколько было надежд. И не думала она тогда, что жизнь покроется горечью.
