До середины XIX века российское экономическое сообщество представляло собой совокупность мало связанных между собой анклавов – самодовлеющих хозяйственных единиц. Результаты хозяйственной деятельности усадьбы, крестьянской деревни, пехотного полка или посессионного завода не покупались рынком и не организовывались им. В периоды медлительных технологических изменений такие единицы удовлетворительно мобилизовали человеческие и материальные ресурсы для поддержки имперских и великодержавных амбиций России. Они хорошо соответствовали недоверчивому отношению правительства к рынку и его желанию отдать кому-то на откуп контроль над своими подданными, не направляя финансовые ресурсы на долгосрочное развитие. На казенных заводах, как и в других анклавах, поддерживались местничество и избыточность рабочей силы, подавлялось чувство независимости и профессиональной гордости рабочих, сводились к минимуму контакты с внешним миром и связи между центральными и местными властями, усиливалась отраслевая сегрегация и всемерно тормозились инновации и распространение новых методов. Хуже того, оружейные заводы в таком качестве самодовлеющих анклавов совершенно не интегрировались в современное и динамичное общество, необходимое России для сохранения статуса Великой державы и национальных институтов. Сильные и слабые стороны заводов представляют собой парадигму дилеммы развития в эпоху быстрых перемен.
Цеховая организация работ, система субподряда и вынос большей части деятельности за пределы собственно завода, особенно в Туле, способствовали децентрализованной организации производства. Современники расходились во мнениях о том, хороша эта система или плоха для российской оружейной промышленности. Хотя на протяжении двух столетий на Западе централизованная работа ассоциировалась (обычно сторонниками) с большей производительностью и инновациями, теперь, когда мир уделяет повышенное внимание децентрализации рабочих мест, гибкому графику и другим мерам, вытесняющим конвейерное производство, не следует безапелляционно утверждать, что система цехов была непродуктивной или не способствовала инновациям.
Как бы то ни было, децентрализованная организация производства поддерживала ограниченность трудовых ресурсов России. Обучение изначально неквалифицированной и совершенно лишенной мотивации рабочей силы на более централизованных и современных оружейных заводах обходилось очень дорого, а вот база, на которой удавалось сравнительно дешево обучать более мотивированную рабочую силу (Тульский завод), была наиболее децентрализованной. Несмотря на то что Сестрорецк и в меньшей степени Ижевск сосредоточили производственные процессы в одном месте, фабричная система с сопутствующими преимуществами в управлении была просто привита к существовавшей ранее цеховой организации работы. Поскольку ни работой, ни осуществлявшими ее в многочисленных мастерских оружейниками нельзя было эффективно управлять, главный инженер не мог обеспечить контроль. Староста, на первый взгляд, имел власть над цехом, но неясно, всегда ли он мог эффективно использовать свои полномочия [Субботкин 1863:159; Глебов 1862: 173–174]. Возможно, самым невыгодным было то, что оружейники и другие мастера по металлу, рассредоточенные по замкнутым хозяйственным единицам, практически не имели возможности обучаться друг у друга. Это служило дополнительным тормозом для распространения технологий в отрасли.
Ремесленная культура, жизнь общины и относительная самообеспеченность быта, связанные с доиндустриальным состоянием производства, заставляли русского рабочего (как и рабочих других стран) с подозрением относиться к переменам. Как показали недавние исследования российской рабочей силы того времени, квалифицированные рабочие, особенно металлисты, работали в небольших, немеханизированных, автономных мастерских, производивших самые разные товары. Слабость и недисциплинированность цеховой структуры ограничивали интенсивность труда, укрепляли подход «главное – занятость хоть чем-нибудь, а не результат работы» и закрепляли косные обычаи и порядки. Для квалифицированных рабочих ограниченное разделение труда, чрезмерная значимость стажа и слабость управленческого влияния вылились в значительную автономию, практическое отсутствие стороннего контроля над трудовым процессом и общинное сознание
