Вдруг тяжелая рука опять захватила мне сзади шею и сдавила кадык. Цепь на моих руках звякнула, и жилистый продел в нее белый толстый электрокабель. Возможно, тот самый, на котором повесился Сережа.
«Что за хренотень!» – подумал я.
Жилистый одним взмахом закинул кабель за крюк люстры, рванул его вниз, и обе мои руки взлетели к потолку. После этого жилистый отошел к стоящему напротив креслу и устало сел. Остался бы он стоять чуть ближе, – и я бы своими тяжелыми мотосапогами, подпрыгнув и повиснув на кабеле, сумел бы достать его за челюсть, и сломал бы ее без труда. Но тот сел немного дальше. «Боров» остался позади, но руку свою снял с моей шеи.
– Ты меня вчера обидел, – как-то вяло, без выражения, сказал жилистый. – Не хочешь извиниться?
Вчера к вечеру я уже знал, что это был начальник службы безопасности Ребров, которого я уронил. Поэтому уже тогда ничего хорошего от общения с ним не ожидал. Но чтобы такое откровенное бандитское обращение!
Я не стал отвечать. И увидал, как тот одними глазами подал знак «борову». В следующий момент тяжелый кулак со всей силы ударил мне в правый бок, в печень. От боли я сразу увидал, как говорилось во времена моей боксерской юности, небо в мелкую искорку. Ноги мои подкосились, и я повис на Сережином кабеле.
– Зачем тебя наняли?
– Не знаю.
– Обыщи его, – сказал Ребров.
Тот полез в мои карманы и начала выкидывать из них на ближайший стол содержимое. Полетели ключи от мотоцикла, квартиры, бумажник, записная книжка…
– Что поручил тебе Фомин?
– Не твое собачье дело.
Ребров кивнул, и я получил тяжелейший удар от «борова» теперь уже в левый бок. Я удержался на ногах, – это было лучше, чем снова повиснуть и содрать наручниками окончательно всю кожу на запястьях. Но после этого удара тело показалось мне студнем.
– Я задал тебе вопрос, – медленно и как-то нехотя сказал Ребров.
Этот человек мне казался каким-то больным или очень усталым. Я понял, что обязательно получу и третий удар, поэтому я не стал дожидаться знака Реброва. Я еще достаточно владел своим телом, чтобы поднять и опустить с силой одну ногу. Это я и сделал. У «борова» на ногах были летние открытые сандалеты, и он стоял очень близко. Я поднял правую ногу, и со всей оставшейся силы опустил ее каблуком сапога вниз на хрупкие косточки подъема его ноги.
Удар я получил, снова в живот, и не один, но зато не сразу. Сначала рядом со мной раздался рев «борова». Он отскочил от меня, и запрыгал на оставшейся здоровой ноге по комнате. Но Ребров не сдвинулся с места, только глаза его сузились.
– Бей его, – сказал он негромко.
Я не очень помню, что происходило в комнате дальше. Помню только, как потом они уже втроем выволакивали меня из офиса, и на лестнице, где собрались уже пришедшие на работу партийцы, кто-то из этих крикнул им:
– Теперь проходите. Вот ведь как нажрался после поминок…, свинья.
Они бросили меня на газон, недалеко от моего мотоцикла, но взобраться на него и уехать у меня не было ни сил, ни послушных рук. Поэтому я отлеживался на траве газона под колесом моего «Харлея» почти до вечера.
Причина, по которой высокопоставленные индийские чиновники пошли на контакт с северокорейским диктатором, не имела ничего общего ни с коммунистическими увлечениями далекой молодости подруги Седовой, ни с ее чувствами к русской подруге, ни с интересом к личности русского академика. Ни один чиновник в мире не стал бы утруждать себя и вышестоящих просьбами о помощи совершенно чужим людям, оказавшимся в беде в далекой суровой стране. Такое случается повсюду, и очень часто, всем не поможешь. Но произошло нечто, совсем иного характера.
Содержанием письма, полученного из северокорейского наукограда, был первым поражен до глубины души муж индийской подруги, на чей адрес оно пришло. Потом это письмо в течение месяца неоднократно копировалось близкими ему людьми, и в копиях переходило из рук в руки. Затем выдержки из этого письма стали появляться во многих газетах. Сначала на оригинальном английском, потом в переводе на многие десятки языков великой Индии.
О чем пишут индийские газеты? О том же, что и везде: немного политики, бизнеса, местных скандалов…. Но тут есть и то, чего нет нигде. Ожидание чуда. И в строчках, и между строчек. Почти полтора миллиарда людей в этих краях каждый новый день ждут встречи с чудом. Как во всем остальном мире ждут «денег», «удачи» или «счастья», здесь же, и так многие-многие тысячелетия до этого, не только верят, а знают его, многие видели, ощутили в себе, и все вместе горячо жаждут его – готовое им вот-вот открыться Чудо.
