«…На диктанте студенты получили почти поголовные «неуды». Из 73 дипломников 30 человек не были допущены к дипломному проектированию, потому что обнаружили безграмотность на экзамене по русскому языку…»
Т. Косых, директор Московского государственного педагогического института и проф. И. Устинов, декан факультета языка и литературы, подтверждали, что «…с преподаванием его (русского языка – Ф.) в нашей средней и высшей школе дело обстоит крайне неблагополучно. Несомненно, за последнее время произошли сдвиги в сторону повышения грамотности учащихся. Однако, эти сдвиги далеко недостаточны. Так, например, грамотность отличников, поступивших в 1937/8 учебном году на литературный факультет Московского государственного педагогического института, оказалась не на должной высоте. В проверочном диктанте часть «отличников» сделала до 20 ошибок». (Правда, 29 июля 1938).
Шли годы, а грамотность и культурность речи в СССР продолжали оставаться на недопустимо-низком уровне. Академик С. Обнорский жаловался, что «…наша средняя школа всё еще не достаточно вооружает учащихся подлинным знанием русского языка, не прививает им вкуса к культуре речи… Но работа над культурой речи не может ограничиться только стенами средней школы… Наблюдаемые сейчас в этом отношении беспечность и безразличие в вузах как со стороны студентов, так и со стороны профессуры, являются существенной помехой в общем подъеме языковой культуры нашей страны». («Заметки о культуре речи», Известия, 23 июня 1940).
В декабре 1954 года Н. Задорнов всё еще отмечал в цитированной выше статье, что «наша учащаяся молодежь недостаточно хорошо владеет речью, а грамотно пишет, лишь пользуясь ограниченным количеством слов и выражений».
Результатом такого падения культуры речи и невнимания к изучению родного языка явилось и то, что районные газеты «полны безграмотной чепухи», по утверждению известного журналиста Г. Рыклина («О культуре слова», Правда, 5 мая 1938). Он указывает, что «…в районной газете «Ленинский Путь» (Омская область)…то и дело мелькают такие фразы:
«- Разговаривают о ликвидации неграмотных и малограмотных…
– Хужее дело обстоит…
– Тягловую силу считают только кормить овсом…»
Впрочем, и на страницах столичной прессы авторы встречали такие, мы бы сказали, странные прилагательные как «плательные ткани» или «мальчиковая обувь».
Последнее выражение встречаем и в нашумевшем романе В. Пановой «Времена года», стр. 340:
Она надела приготовленную заранее рабочую робу: мальчиковые ботинки, стеганые штаны…
Этим прилагательным пользуется и О. Берггольц в своей статье «О наших детях», помещенной в «Литературной Газете» от 25 марта 1954 г.:
В связи с этим раздельным обучением получается, что у нас отдельные мальчиковые пионерские отряды и отдельные девочкины пионерские отряды.
* * *
Смешное от безграмотности – явление, характерное не только для советского языка, и потому мы остановимся всего лишь на нескольких примерах.
Так, «низовые» работники торговли иногда старались «культурно» обслужить покупателя, предлагая ему «детское мясо» вместо «мяса для детей» по соответствующему талону продовольственной карточки или «брачные фрукты» вместо бракованных фруктов. Сапожная артель объявляла о своем намерении шить «детские ботинки из кожи родителей», а продавцы керосина вывешивали подчас красноречивые надписи: «Гражданкам с узким горлышком керосин не отпускается», протестуя таким образом против неудобных для наполнения сосудов.
После постановления партии и правительства о проверке мер и весов в государственных магазинах, вызванного систематическим обмериванием и обвешиванием потребителя, безграмотные завмаги вывешивали иногда плакаты вроде следующего:
«Встретим покупателя полновесной гирей».
Ю. Трифонов, описывая студенческую вечеринку, показывает, как учащаяся молодежь пародирует подобную фразеологию:
– Прямо перед входом висел большой плакат: «Ударим по имянинникам доброкачественным подарком». (Студенты, 110).
Но, конечно, комические моменты в языке были порождены не только безграмотностью. Нередко народ сознательно творил слова, потешные сами по себе, или вызывающие смешные ассоциации. Так появились «фабзаяц» от «фабзавучник», «комса» от «комсомолец» (имелась в виду мелкая рыбешка), «сопляжник» от «бывающий вместе на пляже», и т. д. Эти слова не только вошли в быт, но даже проникли в поэзию. У А. Безыменского, например, мы находим стихотворение под названием «Фабзаяц-май», а в другом стихотворении, рисуя картину студенческого общежития, тот же поэт пишет:
