Ещё же: он и во сне представить не мог, что этой гласностью одновременно распахивает ворота всем яростным национализмам. (В 1974, в сборнике «Из-под глыб», мы предсказывали, что национальной ненавистью поджечь СССР очень легко. Тогда же, в Стокгольме, я предупреждал: в СССР «если объявить демократию внезапно, то у нас начнётся истребительная межнациональная война, которая смоет эту демократию вообще в один миг». Но вождям КПСС это было недоступно понять.) А поворотливые фюреры некоторых национальных республик, десятилетиями, до последнего дня, усердно и благоуспешно тянувшие коммунистическую выслужбу, тут — разом, в 48 часов, а кто и в 24, объявили себя исконными ярыми националистами, патриотами своей, отныне суверенной республики, и уже безо всякого коммунистического родимого пятна! От распада 1991 — местные национальные правители в республиках, отчасти и в автономиях, из показных марионеток превратившиеся в реальных властителей, повели откровенную, жёсткую национальную политику, подавляя у себя русскую культуру.
И ещё же: возжило в образованном российском обществе настороженно-подозрительное восприятие определений «русские», «православные» и «патриотизм» — к новому урону, упадку их употребления и осмысления.
Хотя все советские десятилетия правили не мы с вами — а отвечать за все содеянные злодейства, и перед всем миром, достаётся — кому же? да только нам, заметим: только русским! — вот тут все охотно уступают нам исключительное и первое место. Да если безликая корыстная свора вершила, что хотела, чаще всего от нашего имени, — так нам и не отмыться, как быстро отмылись другие.
Беда не в том, что СССР распался, — это было неизбежно. Огромная беда — и перепутаница на долгое будущее, — в том, что распад автоматически произошёл по фальшивым ленинским (вовсе не историческим) границам, отхватывая от России целые русские области. В несколько дней мы потеряли 25 миллионов этнических русских, 18 % от общего числа русских, — и ельцинское правительство не нашло мужества хотя бы отметить это ужасное событие, колоссальный исторический удар по России, и заявить своё политическое несогласие с ним — хотя бы, чтоб оставить право каких то же переговоров в будущем. Нет… В горячке августовской (1991) «победы» всё это было упущено. (И даже — национальным праздником России избран день, когда РСФСР возгласила свою «независимость» — и, значит, отделённость от тех 25 миллионов тоже…)
Как я писал в «Обустройстве»: наилучшее решение вопроса — это государственный Союз трёх славянских республик и Казахстана. И в Беловежском соглашении, судя по прессе, Кравчук и обещал коллегам реальный неразрывный союз, «прозрачные» границы, единую армию и валюту. Но всё это оказалось лишь кратковременным обманом. Ничего этого не образовалось, а спустя время Кравчук и прямо заявил: «Кончать надо с мифом о "прозрачных" границах». Однако с существеннейшей поправкой: переход на мировые цены по нефти — это «со стороны России неприкрытый шантаж» (премьер Кучма), даже «приближение к мировым ценам по нефти есть экономическая война» (украинский посол в Москве; и тут опять «война». А как же все в мире и торгуют по мировым ценам — и никто не зовёт это «войной»?).
Однако же Россия-то попала — ещё и в разорванное состояние: русские оказались и «за границей», никуда не переезжая, оставаясь на отеческих и дедовских местах. 25 миллионов — самая крупная диаспора в мире; ни у кого такой нет, и — как мы смеем от неё отвернуться?? За эти годы мы распахнули в России место и для 40 тысяч месхов, выжженных из Средней Азии и отвергнутых грузинами, где месхи исконно жили; и для армян из Азербайджана; и, разумеется, повсюду для чеченов, хотя и объявивших своё отделение; и даже для таджиков, у которых есть своя страна, — но никак не для русских из Таджикистана — а их там хоть и было более 120 тысяч, но, спохватясь вовремя, уже бы многих мы приняли в Россию. А разве не обязаны были мы управиться забрать всех русских из Чечни, где над ними издеваются, где ежеминутно грозит им грабёж, насилия и смерть? И многих ли мы взяли из Тувы, когда оттуда начали выживать русских?
