Горько было таиться на родной земле, а надо. Где-то далеко, за Волгой, собирал воинов великий князь Юрий Всеволодович. Каждый умелый дружинник для него дороже дорогого, а о таком опытном воеводе, как Иван Федорович, и говорить нечего. Мало осталось у Юрия Всеволодовича воевод, ох как мало. И Еремея Глебовича больше нет, и Филипа Нянки, и Петра Ослядюковича. Только воевода Дорож при нем, но тот молод еще, всей ратной мудрости не постиг. Надобен Иван Федорович великому князю, а раз надобен — обязан сохранить свою голову в целости.
Но не дошел бы воевода Иван Федорович, заплутался в лесных чащобах, если бы не Елифан. Суздалец знал в здешних лесах все тропинки, безошибочно выводил то к охотничьей избушке, то к деревеньке, затерявшейся в лесу. Иван Федорович только удивлялся, когда тот говорил:
— За тем оврагом паленое дерево будет, а пойдешь от него налево — изба охотничья и амбар при ней жердевой…
И верно — среди деревьев показывалась изба, и амбар при ней был, из жердей сложенный, — такой, о каком говорил Елифан.
Елифан объяснял, пробираясь по тропинке вслед за воеводой:
— Сызмалетства знаю эти места. Отец-то мой бортником был, за диким медом и не в такую глухомань забирался. С шести лет, почитай, лесным человеком стал. Лес понимать нужно. Лес только с виду суров, а душа у него ласковая, за доброту добротой платит…
— Как же ты, лесной человек, в дружинники попал?
— На охоте князь меня приметил. Стрелял я из лука на диво: белку в любой глаз бил стрелой хоть в левый, хоть в правый, как скажут.
— Похожая у нас судьба, Елифан. И меня князь приметил, из черных людей возвысил. Только не на охоте приметил, а на войне…
Шли воевода и дружинник на север, по очереди пробивали тропу в рыхлом снегу. Выбивался из сил Иван Федорович — его обгонял Елифан. Уставал суздалец — вперед выходил воевода. Тяжко было. Хорошо хоть, что не голодали, — людно оказалось в лесу. В самых глухих местах встречались обозы. Смирные пахотные лошаденки волокли сани-розвальни. На санях сидели ребятишки, смотрели усталыми, печальными глазами. Мужики шли рядом с топорами и рогатинами в руках — оберегали семьи и от дикого зверя, и от татарского разъезда. По глухим оврагам в шалашах спасались целые деревни. Люди в лесу уже обжились, расположились прочно, по-хозяйски. Под навесами из еловых ветвей хрустели сеном коровы. В снегу были протоптаны дорожки. На скрытых кострах булькало в котлах нехитрое варево.
В одном из лесных станов Иван Федорович и Елифан заночевали. Собрались мужики — послушать ратных людей. Старики качали головами:
— Не было еще на Руси такого нашествия. Не забирались раньше степняки дальше Рязани… Поднимется ли снова Русь?
— Где уж там подняться, ежели мужики по углам попрятались, как мыши! — зло отрезал Елифан.
— Дык бабы же, робятишки… — развел руками пожилой мужик, виновато поглядывая из-под лохматых бровей на сердитого дружинника.
Но мужика этого никто не поддержал. Сидели молча, отчужденно. Только несколько парней, присевших в сторонке на поваленный еловый ствол, о чем-то горячо шептались. Один из них, дюжий молодец в коротком рыжем полушубке и лохматой шапке, приподнялся было — видно, хотел что-то сказать, но его дернули за рукав: не суйся, дескать, когда старшие молчат! Парень сел, недовольно дергая плечами…
Утром, когда Иван Федорович и Елифан уже далеконько отошли от лесного стана, их догнали четверо парней. Знакомый рослый детина в рыжем полушубке, с топором за поясом и рогатиной в руках, сказал хмуро:
— Принимай, что ли, в свою ватагу, воевода! Порешили и мы идти на подмогу великому князю. Берешь?
Иван Федорович спросил:
— Как звать?
— Федором. А скажи, воевода, — вдруг усмехнулся парень, — ежели б Иваном иль Кузьмой назвали, не взял бы тогда?
Воевода не принял шутки, произнес строго:
— Об имени спросил, чтобы знать, как тебя в бою кликать. На бой ведь идем — не на игрище!..
Потом к ним прибились еще трое. Эти были настоящими дружинниками — в кольчугах, при мечах. Стояли они в сторожевой заставе на берегу Колокши, возле дороги, которая вела к Дмитрову (сами-то они дмитровскими были). Татарская конница нагрянула нежданно, отрезала заставу от города. Многие дмитровцы тут же и полегли, а эти трое, бросив коней, успели скрыться в лесу.
