— С этими, что ли, гончарами да кожевниками царя Батыгу побить думаешь? По лавкам бы им сидеть, по мастеровым избам. Мужичьё!
Понравились князю только кузнецы. Всеволод обласкал Глеба, которого подозвал к нему Иван Федорович, обещал дружиннику после осады воеводский чин. Обходя строй кузнецов, Всеволод весело приговаривал:
— Добрый молодец, добрый! Быть тебе дружинником!
И Ивану Федоровичу на прощанье сказал ласково:
— Не обижайся, боярин! Сам понимаю, как трудно из черных людей сколотить войско. Свое дело ты делаешь с раденьем, и на том спасибо. Все стены посада — и с Лыбеди, и с Клязьмы — отдаю под твою защиту. Стой со своим посадским воинством насмерть!
Большой воевода Петр Ослядюкович посоветовал:
— Завтра же выводи ратников на стены. Пусть там и ночуют, привыкают к месту. — И, склонившись к самому уху боярина, прошептал: — Близко татары, со дня на день ждем…
Встревоженный словами большого воеводы, Иван Федорович не стал дожидаться утра. Прямо с торговой площади ратников повели на стены. Сотники показывали, где ставить людей, проверяли, не осталось ли незащищенных мест. Ополченцы собирали котомки с харчами, прощались с домашними. Хоть и рядом с избой городская стена, но доступа на нее женам и ребятишкам не было. Об этом десятники предупредили строго-настрого. Только в обед велено было бабам приносить ратникам горячее варево, а в остальное время — ни-ни!
Ратники сумерничали у бойниц, негромко разговаривали. Старики наставляли молодых, для которых эта осада будет первой:
— Зазря не любопытствуй, из бойницы голову не показывай. Дурную голову стрела любит. Не суетись, сиди тихохонько, будто нет тебя. А покажется татарин над стеной — тут не мешкай, сшибай его копьем, пока ему биться несподручно. Товарищу помогай, товарищ тебе тоже в беде поможет…
Посад готовился к смертному бою…
Иное было в боярских хоромах Нового города. В ту самую ночь, когда посадские ратники готовились выйти на стены и бабы, глотая слезы, доставали со дна сундуков ненадеванные смертные рубахи, в горнице суздальского боярина Ондрея Федоровича Голтяева собрались бояре-вотчинники. Все тут были свои, говорили не таясь.
Не об обороне города говорили, а о том, как самим спастись, как уберечь богатство. Чай, не смерды-лапотники, которым и смерть не страшна! Жили ведь крепко, сытно, празднично — от такой ли жизни смерть искать?!
— Нашествие иноплеменное — это для кого как, — рассуждал громогласно боярин Ондрей. — Может, плохо, а может — и не очень. Подрежет сабелька татарская князю Юрью крылышки, а то много силы забрал, бояре для него служебниками стали, а не слугами вольными, как в прошлые времена! Опасно, конечно, но и нашествие избыть можно, если разумно поступать…
Бояре согласно кивали: мудро говорит Ондрей Федорович, далеко заглядывает! А тот продолжал наставлять:
— Пусть посадские мужики за Владимир головы кладут. А по мне, старый град Суздаль милее, благолепнее. Наш боярский Суздаль! Ему стольным градом приличней быть, древнюю свою славу возрождать. И будет так, бояре, будет!
Боярин Фома, давний недоброжелатель великого князя, высказал затаенное:
— Отъезжать нужно, бояре, из Владимира. Кто хочет — в свою вотчинку, а кто — в лесные места. А то и дальше, за Волгу. Есть там города безопасные, монастыри — не добраться туда зимой царю Батыге. Хоромы свои беречь нечего: даст бог, новые отстроим. Не в хоромах богатство наше — в земле, а землю татары с собой в тороках не увезут.
Несогласных не было: Фома вслух произнес то, о чем думали вотчинники, напуганные слухами о страшной силе царя Батыги. На Фому смотрели с признательностью. Не каждый бы решился взять на себя почин!..
Отъезжать решили тайно, по одному: сначала — большие бояре, заметные, а уж потом — те, кто родом поскромнее. Расходясь, троекратно целовались, клялись держать договор в секрете.
И застучали то здесь, то там ворота боярских дворов. Крытые сани, сопровождаемые молчаливыми всадниками, потянулись к Медным воротам.
Караул у Медных ворот держали боярские холопы. Они пропускали отъезжавших беспрепятственно.
Многие бояре успели покинуть город, пока Петр Ослядюкович, оповещенный ночной стражей, не сменил холопов княжескими дружинниками.
