Олег Красный мчался впереди всех с тяжелым прямым мечом в руке. Татары начали отступать. Рязанский князь двинул вперед пешие полки. Татары продолжали медленно пятиться.
Князь Юрий Игоревич не уловил мгновения, когда на поле что-то вдруг переменилось. Дружинники Олега Красного остановились, начали заворачивать коней. Слева и справа, окружая их, спешила свежая татарская конница. Невысокие лохматые лошадки проворно перебирались через сугробы.
Олег Красный поздно заметил опасность: его уже отрезали от своих. Один за другим падали под ударами телохранители молодого князя.
Олег кружился на месте, отбиваясь мечом от наседавших татар. Удар! Еще удар! Переломилась пополам татарская сабля. Свалился с коня всадник в лохматой лисьей шубе, разрубленный почти до пояса: рука у князя Олега была тяжелая, мечом он владел.
— Пробьюсь! Пробьюсь! — упрямо шептал Олег.
Но — не пробился. Сдернули его с коня арканом, скрутили руки и потащили к холму, где стоял Батый в окружении тысячников и темников. Нукеры-телохранители[30] бросили пленника в снег, к ногам хана. Олег зажмурил глаза, ожидая смертельного удара. Но Батый проговорил что-то хриплым голосом, махнул плетью. Те же нукеры поставили Олега на ноги и повели к обозу…[31]
Так погибла отборная конница рязанского князя Юрия Игоревича. Не знали еще русские воеводы, что татары любят заманивать противника ложным отступлением, чтобы потом окружить и уничтожить. Неразгаданная военная хитрость обернулась бедой для рязанского войска. Юрий Игоревич сумел лишь сделать единственно возможное: он остановил полки, еще не попавшие в кольцо. Русский строй, поредевший, но еще крепкий, по-прежнему загораживал дорогу на Рязань.
К татарам подходили новые и новые рати. Снова многочисленные лучники осыпали стрелами русский строй. Падали убитые и раненые рязанцы. Особенно много погибало смердов-ополченцев, которые были без доспехов. Длинные татарские стрелы пронзали их насквозь. Это была уже не битва — избиение…
Медленно попятился рязанский строй под ливнем стрел. Наступал тот решающий миг боя, когда полководец обязан принимать какое-то решение.
Воеводы ждали приказа князя. Но Юрий Игоревич колебался. Бросить в сечу засадный полк, спрятавшийся в дубраве, чтобы снова отогнать лучников? Но ведь именно так погибли вырвавшиеся вперед дружинники Олега Красного… Трубить отступление и уводить уцелевшую конницу? Но тогда погибнет пешее ополчение, никто не спасется. По прежним битвам с половцами известно, что быстрые степные наездники не выпускают добычу из рук, настигают отступающих на свежих запасных конях и вырубают саблями… Нет, так нельзя! Нужно во что бы то ни стало продержаться до темноты! «Но тогда, — думал Юрий Игоревич, — нужно еще раз отогнать лучников…»
И рязанский князь бросил в сечу свой засадный полк.
Запели боевые рожки. Ломая ветки, вынеслись из дубравы застоявшиеся кони. Племянник рязанского князя — Роман Ингоревич — вел полк на врага.
Врассыпную бросились татарские лучники, спеша укрыться за спинами тяжело вооруженных воинов из тумена самого Батыя — «железнобоких», как их называли почтительно в татарском войске. Засадный полк не сумел преодолеть их многотысячную толщу и после яростной сечи отступил обратно в дубраву. Отчаянный бросок засадного полка не переломил хода битвы: не по назначению была истрачена его сила, не для решающего удара по утомленному врагу, а по горькой необходимости. Не осталось больше у Юрия Игоревича свежего войска.
Снова накатились волны татарских лучников, а потом на большой полк навалилась вся конница.
В копья встретили рязанцы конную лаву, бились зло, упорно. Много воинов Батыя погибло в этой сече. Но слишком неравными были силы. На смену утомленным Батый посылал новые тумены.
И дрогнули рязанцы, начали отступать.
Немногие из пешцев сумели добежать до дубравы или до спасительных оврагов. Но сам Юрий Игоревич с остатками конных дружин ушел от погони. Прорвался и засадный полк. До ночи Роман Ингоревич отбивал в дубраве приступы татар, а в темноте вывел полк на рязанскую дорогу.
По пути к засадному полку присоединялись уцелевшие воины из других полков — окровавленные, в изрубленных доспехах, на загнанных, тяжело дышавших конях. Многие были пешими и шли из последних сил, держась за стремена всадников. Среди пешцев оказался и ополченец Тиша. Прижимая к груди обвязанную тряпицей руку, он недоумённо спрашивал:
