— Жди, сын мой… Когда придет время, я тебя призову…
С молчаливого согласия настоятеля Юлиан начал отращивать бороду, как это делали братья-проповедники перед походами в языческие страны. Однако в монастыре были и другие старшие братья, которым тоже было разрешено отпускать бороды и длинные волосы, и никто, кроме настоятеля, не знал, на кого именно падет жребий. Наверное, и другие братья тоже слышали обнадеживающие слова: «Когда придет время, я тебя призову!»
Время Юлиана пришло ранней весной 1235 года.
К монастырским воротам подъехала двухколесная повозка, запряженная волами. На повозке, едва прикрытый пыльным тряпьем, лежал страшно исхудавший, обтянутый желтой кожей человек. Глаза его были бессильно прикрыты, лоб пересекала багровая полоса недавней раны, босые ноги кровоточили. Крестьянин, владелец повозки, объяснил привратнику, что подобрал этого человека возле дороги и что тот, придя в сознание, велел отвезти к доминиканцам и обещал награду. Позвали настоятеля. Настоятель долго всматривался в лицо незнакомца. Воспаленные губы больного дрогнули. Поспешно склонившийся к изголовью настоятель успел разобрать едва слышные слова: «Именем господа… Отто… Я — Отто…»
Монахи бережно понесли больного в келью брата-лекаря. Крестьянин, зажав в кулаке серебряную монету, взмахнул кнутом и уехал. Собираясь кучками, обитатели монастыря долго шептались о непонятной щедрости отца-настоятеля, который дал простолюдину серебро, хотя вполне можно было ограничиться пастырским благословением. Поговорили и о незнакомце, спрятанном от любопытных глаз в келье лекаря, но толком никто ничего не знал. А через девять дней человека, имя которого так и осталось для братии неизвестным, тихо похоронили на монастырском кладбище. Лишь по погребальному обряду можно было догадаться, что он был духовным лицом.
Юлиан оказался среди немногих посвященных. Отец-настоятель велел ему неотлучно находиться у постели больного, записывать каждое произнесенное им слово, ибо то, что он скажет — великая тайна ордена. Коротко пояснил, что незнакомец — это священник Отто, искавший прародину венгров. Он путешествовал по морю и по суше, а ныне, сломленный болезнью и лишившийся всех своих спутников, вернулся.
Юлиан выполнил поручение. В короткие минуты просветления Отто успел рассказать, что в некоем языческом царстве встретил людей, говоривших на понятном венграм языке, и узнал от них, где живут венгры-язычники. Сам же Отто, чувствуя приближение болезни, решил возвратиться в монастырь, чтобы взять с собой братьев-проповедников и завершить великое дело.
Хриплым шепотом, замолкая в изнеможении и снова едва слышно выговаривая слова, Отто перечислял города и земли, через которые следует идти в Великую Венгрию:
— Город Матрика[4]… Алания[5]… Река Итиль[6]… Пустыня с редкой травой на три недели пути… Солнце должно быть утром справа, а днем — за спиной… Великая Булгария[7]… Солнце утром в лицо… Горы впереди, но до самих гор идти не нужно[8]… Там живут венгры-язычники…
Юлиан записывал на пергаменте каждое произнесенное слово. Дороже золота были эти слова, оплаченные немыслимыми трудами, жизнями спутников Отто, таких же братьев-проповедников, как он сам. По всему было видно, что и Отто не выживет, смерть уже склонилась к его изголовью.
Священник Отто умер, но добытые им знания о земле венгров-язычников превратились в достояние Доминиканского ордена. Новые знания предстояло добыть. Юлиан был готов повторить путь Отто и пройти дальше.
Вскоре Юлиана переселили в другую келью — просторную, богато убранную, совсем рядом с покоями настоятеля. Каждый вечер приходили для доверительной беседы братья-проповедники, уже побывавшие в странах Востока, советовали, наставляли, предостерегали. Звучали в тишине диковинные названия стран и народов. Шелестели пергаментные листы, хранившие от непосвященных тайны миссионерских путешествий.
Наконец, в монастырь была доставлена королевская охранная грамота с позолоченной печатью. Оставалось получить благословение папского легата[9]. Отец-настоятель испросил аудиенцию. Вместе с настоятелем Юлиан пришел в мрачный, похожий на рыцарский замок, дворец легата.
