Сначала осторожно, а потом все настойчивей и настойчивей заговорили недовольные князем Дмитрием бояре: «Отовсюду нам горе! Отсель князь великий Василий с полками, а отсель князь тверской с полками же, а отсель баскак Амраган с бессчетными татарами. Вся Низовская земля на нас!»
Престарелый архиепископ Далмат, владыка новгородский, тоже тяготился военными заботами. Все чаще начал вспоминать в разговорах божью заповедь, что проливать кровь христианскую — великий грех…
Под предлогом защиты наровского рубежа от немцев владыка Далмат отозвал новгородское ополчение. Не приходили больше из Новгорода к войску обозы с оружием переяславского князя и хлебными запасами. Правда, явно отступиться от князя Дмитрия новгородская господа не решилась. Но намекнуть — намекнула, что было бы к лучшему, если переяславский князь своей волей отъедет из Новгорода…
В лето шесть тысяч семьсот восемьдесят первое[78] Дмитрий Александрович возвратился в Переяславль, сохраненный в целости большим воеводой Иваном Федоровичем. Вместе с ним покинул Новгород посадник Павша Онаньич, который не пожелал примириться с всевластием великого князя.
Василий Ярославич вступил со своими полками в Новгород.
4
Горько пожалела новгородская господа о своем малодушии. Василий начал сводить счеты с новгородцами, объявил крамольниками многих добрый бояр. Потянулись по улицам Новгорода скорбные обозы: забитых в колодки бояр великокняжеские дружинники повезли в низовские города, в крепкое заточенье. Тысяцкого Ратибора бросили в подземную тюрьму на Городце, а его новый двор по приказу Василия разграбили и сожгли.
Владимирские дружинники, звеня оружием, ходили дозорами по новгородским улицам.
Новый посадник Михаил Мишинич делал все по слову великого князя Василия Ярославича.
Не миновала беда и архиепископа Далмата. По наущенью великого князя к больному Далмату пришли посадник и вечевые бояре, сказали дерзко: «Немощен ты и слаб, не под силу держать тебе Новгородскую землю. Кого благословишь, отче, на свое место духовного пастыря и учителя?» Далмат смирился, назвал два имени: игумена Давида и священника Климента.
После долгих споров бояре остановили свой выбор на Клименте. С охранной грамотой великого князя Климент поехал в Киев, чтобы принять благословенье от митрополита Кирилла…
Трудным был для Руси следующий год. Оскудела земля от войны, от татарских разбоев, от великокняжеских поборов. Удельные князья заперлись в городах, собирали дружины, а на кого — неизвестно.
А потом пришла новая беда.
Великий князь Василий Ярославич поехал в Орду с данью. С великими трудностями была собрана эта дань: по полугривне с сохи, а в сохе числили два мужа-работника. Но Менгу-Тимур принял великого князя сурово, упрекнул в нераденье: «Ясак мал, а людей в твоей земле много. Пошто не от всех даешь?» Напрасно Василий отнекивался прежними переписными книгами, татарами же составленными. Менгу-Тимур не стал и слушать, повелел послать новых численников по всем русским городам, чтобы не утаивали людей, обкладывали данью без изъятья.
Ордынец хуже волка, где пройдет — только кости обглоданные на земле валяются. Численники с крепкой охраной разбрелись по русским землям, чиня неправды и насилия. Почти вдвое выросла дань после переписи, придавив людей своей невыносимой тяжестью. Проклинали на Руси великого князя Василия, не сумевшего отвести беду…
Лето шесть тысяч семьсот восемьдесят третье[79] было отмечено тревожными знамениями, великими пожарами и неожиданными смертями. Будто сам дьявол ополчился на Русскую землю, ужасая людей непознаваемыми делами.
Летописцы не успевали записывать известия о несчастьях и смертях.
Мая в третий день случилось дивное знамение в солнце. Огородилось солнце кругами — синими, зелеными, желтыми, багряными и червлеными, а посередине кругов — крест.
Того же лета был гром страшен, убило молнией во Владимире дьякона на обедне в соборной церкви Богородицы, а люди со страха все попадали на землю.
По зимнему времени луна погибла без остатка, а потом явилась вновь багровая, как в крови.
В лесу под Муромом убили медведя о трех ногах, а голова у медведя плешивая, будто костяная.
