На противоположном конце площади стояла Воздвиженская-на-Торгу церковь, белокаменные стены которой ярким пятном выделялись среди купеческих домин и торговых рядов.
Деревянные постройки Ветчаного города с площади были не видны: их скрывала от глаз восточная стена Среднего города с проездной Ивановской башней.
Редкий гость проходил дальше торговой площади, поражавшей своим многолюдством, многоцветием красного товара, многоязычным купеческим гомоном. Да и зачем было идти дальше Среднего города? Здесь находился и торг, и великокняжеские власти в Детинце.
Иным представлялся Владимир с востока, с холмов, по которым спускалась к Серебряным воротам города Суздальская дорога. Отсюда можно было заглянуть за деревянные стены Ветчаного города, похожего на большую деревню.
Все постройки Ветчаного города были деревянными, низкими, невзрачными. Они вытянулись вдоль единственной улицы, которая шла от Серебряных ворот к Ивановским воротам Среднего города.
А между улицей и крепостными стенами — скромные дворы посадских людей, избы ремесленников, гончарные мастерские, кузницы, навесы скотных дворов, клети с узкими прорезными оконцами, амбары из неошкуренных осиновых жердей, колодезные журавли на углах узких извилистых переулков. Под стать жилищам были и церкви, тоже деревянные, потемневшие от времени и непогоды, с покосившимися крестами на шатровых кровлях, покрытых дранью. Теснота, зловонье, струйки дыма из очагов, поставленных прямо во дворах. Летом — пыль, а осенью — непролазная грязь. Вместо тенистых веселых садов — узкие полоски огородов, где посадские люди выращивали для домашнего обихода немудрый овощ: репу, горох.
Бедность, убожество…
И так — до самой стены Среднего города, отгородившей от посада другой, княжеский и боярский, Владимир.
Только с севера, со стороны Юрьевской дороги, с дальних полей, полого поднимавшихся за рекой Лыбедью, город открывался весь сразу, во всей многоликости его частей. Отсюда видно было, что в стольном Владимире соседствовали богатство и бедность, пышный блеск княжеского Детинца и скромность посада и что неприметный Ветчаный город составлял чуть ли не половину столицы. А если пересчитать обитателей его, то их оказывалось намного больше, чем жителей Нового и Среднего города, вместе взятых.
Но не каждый знал, с какого места нужно смотреть на Владимир, чтобы охватить его целиком, как не каждый способен проникнуть разумом в сущность явлений, разнородных и противоречивых, свести их в единое целое, проникнуть в сокровенный смысл происходящего, очистив главное в жизни от шелухи выспренных речей, несбыточных надежд, легковесных обещаний. Однако в этой способности и заключается государственная мудрость, без которой нельзя обойтись настоящему правителю…
2
Дмитрий Александрович не сразу разобрался в хитросплетениях великокняжеских дел, а когда разобрался — пришел в уныние. Властвовать было не над кем, кроме прежних переяславских отчинников да Владимирского княжества, полученного по ханскому ярлыку!
Князья разъехались по своим уделам, и вытащить их оттуда было невозможно ни щедрыми посулами, ни грозными грамотами. А когда в лето шесть тысяч семьсот восемьдесят пятое[81] новый великий князь стал настоятельно требовать войско для похода на корелу, удельные владетели прикрылись именем хана Менгу-Тимура. В Орду поехали Борис Ростовский с княгинею и детьми, брат его Глеб Белозерский с сыном Михаилом, Федор Ярославский, Андрей Городецкий и иные многие князья с боярами и дружинниками. Менгу-Тимур принял удельных князей с честью, и они, выслуживая ханскую милость, вместе с татарскими туменами ходили войной на Кавказ, к ясскому городу Дедилову. А в покинутых удельных столицах остались баскаки Менгу-Тимура, оберегая их от великого князя надежней крепостных стен и многолюдных полков: за баскаками стояла вся неисчислимая ордынская сила!
Старший из ростовских князей, Борис Василькович, умер в Орде. Ростовское княжество перешло к его брату, Глебу Васильковичу, хотя у Бориса были прямые наследники — сыновья Дмитрий, Василий и Константин. Князья еще раз показали свою приверженность к старым удельным обычаям, по которым княженья переходили не к сыну, а к следующему по старшинству брату.
