Яковлев написал о Февральской революции и о Временном правительстве не по советско-минцевской традиции, а именно так, как оно было. Он и показал, во всеоружии закрытых материалов, что эту революцию подготовили и разыграли масоны. В высших идеологических центрах «разрядки» эта публикация поначалу вызвала столбняк– они-то догадывались, что работа появилась с дозволения высокого начальства.
Что происходит?! Неужели к власти прорвались скрытые противники «премудрых»?! Скоро, конечно, все разъяснилось, но бранить молодогвардейскую книгу в печати сочли вроде бы неудобным. В «Вопросах истории КПСС» в 75-м сняли из верстки зловещую статью Бовыкина и Черменского, где публикация Яковлева подстраивалась к дореволюционным «черносотенцам» и напоминалось о том, как поступали с ними тт. Ленин и Дзержинский.
Итак, в печати ничего осуждающего антимасонскую публикацию не появилось, но сама-то книга вызвала немыслимый общественный интерес. Так впервые за шесть десятилетий в Советском Союзе была прорвана глухая завеса молчания на эту весьма опасную для кое-кого тему. Общественные последствия случившегося известны и их невозможно переоценить.
Ну, а как же реагировали на происходящее космополитические русофобские деятели, прочно оседлавшие партийную идеологию? Чувства всесильных Иноземцевых-Агентовых нетрудно представить, их гневные побуждения тоже, но… ведь надо еще и действовать, а вот этого они и опасались. Они быстро научились вешать друг на друга академические погоны и лауреатские значки, строить имения и продвигать детишек, но вести прямую политическую борьбу… это значило напрягаться, нервничать, рисковать – зачем? Молодогвардейские крикуны никак не связаны с высшими силами, в советники и помощники их не призывают, наиболее видных из них заблокировали в смысле партийной карьеры, чего же их бояться? «Разрядка» процветает, все внешние связи по этому поводу находятся в надежных руках, прогрессивный Запад относится к «русофильству» вполне отрицательно, какая же от этой кучкой идеалистов может быть опасность?..
Тут, кстати, о «прогрессивном Западе». С конца пятидесятых годов все случаи более или менее острых выступлений еврейско-демократических деятелей получали там шумный и неизменно восторженный отклик. Даже жалкие поделки Евтуха или какого-нибудь Гладилина, чья популярность давно уже выветрилась на родине, даже им создавали по «голосам» ореол борцов и страдальцев. Напротив, русское возрождение и его деятелей замалчивали, а в редких случаях снисходительно похлопывали по плечу. Даже арестованные «христиане-социалисты» в Ленинграде или деятели «Веча» в Москве, действительные «страдальцы» по терминологии «голосов», даже о них упомянули только много лет спустя, когда их роль уже завершилась. Круг деятелей «МГ», часто очень талантливых, не замечали вовсе, и это несмотря на то, что именно их годами поносила официальная идеологическая власть! Нет, не они, а процветающий миллионер Евтушенко или международный делец Любимов объявлялись «русскими» и «гонимыми»! Как видно, борьба за «разрядку» шла согласованно и дружно с обеих сторон.
Несмотря на поношения со Старой площади и с другого берега Атлантики, русское возрождение развивалось и ширилось. На исходе указанного периода появились уже прямые политические выпады с вполне определенными – и высочайшими! – адресами. Хулиган Шевцов выпустил роман «Набат», где значился «вымышленный персонаж» Мирон Андреевич Серов, которого именовали «крупным государственным деятелем», – зашифровка имени Михаила Андреевича Суслова была слишком уж прозрачной. Далее в романе появлялась его супруга Елизавета Ильинична, директор медицинского заведения, которая покровительствовала «сионистам». Реальную супругу Суслова звали именно так, и она много лет возглавляла стоматологический институт. Кажется, яснее ясного, но… подобной наглости идеологические надзиратели «не заметили», исходя, видимо, из наставления самого Суслова, высказанного им на Секретариате ЦК при снятии Никонова: «не надо привлекать внимание». Шевцов вскоре в другом романе (какое уж там было художественное исполнение, не важно!) изобразил отставного политработника Леонида Брусничкина, явно нехорошего человека, снабженного соответствующей супругой, о герое делались и иные выразительные намеки. Тогда же появилось стихотворение давнишнего молодогвардейского сотрудника Серебрякова (о качестве поэзии опять не будем говорить) под названием «Черные полковники». Сделав газетную отсылку в сторону Греции и Чили, автор и издатели рискнули напечатать следующие строки: «Домашними любуются муарами и корешками не прочтенных книг и плачут над своими мемуарами, поспешно сочиненными за них», – а далее поэт скорбел, что «боевые старые фельдмаршалы при них уже навытяжку стоят». Простенькая маскировка с упоминанием «полковников» во множественном числе никого не могла обмануть, а кроме того, в Греции и Чили, как известно, нет «фельдмаршалов», тем паче «боевых». Стихи заканчивались грозным пророчеством: «черные полковники всегда кончают жизнь как уголовники». И опять Цукановы и Сусловы все молча проглотили. Почему же? Куда смотрело их всевидящее око?
