Не будем здесь говорить о противниках Октября, они были столь разнообразны и самостоятельны, что один перечень их занял бы очень много места. В основном борьба с красными велась в двух течениях: белогвардейском и прогрессивно-демократическом. Обе стороны потерпели поражение, хотя каждая имела возможность для успеха (Деникин – летом 19-го, социалисты – весной 21-го). Потерпев поражение, они решили, как обычно, что оно случайно и временно. Началось долгое, но совершенно безнадежное продолжение борьбы, которое, затухая, дотянулось до Второй мировой войны. Оба названных направления и множество промежуточных полностью исчерпали себя: в современной России никому не придет в голову создавать Добровольческую армию или призывать к Учредительному собранию. Теперь все это уже история, и только история.
Среди победителей, как всегда бывает, тут же начались расколы и разногласия, которые уже в условиях Советской власти быстро выяснили два взаимоисключающих подхода. Один – первоначально наиболее сильно укорененный в верхушке власти – это космополитический идеал всемирной революции, где красная Россия является лишь переходным этапом и средством. Второй – государственно-автаркический, с опорой прежде всего на собственные силы, а отсюда – с оглядкой на собственные национальные интересы Так возникла знаменитая дискуссия о возможности или невозможности «построения социализма в одной стране», которая сотрясала партию в течение нескольких лет. Итог известен: победил Сталин и начал создавать авторитарную и хозяйственно замкнутую империю. Империя эта первоначально ограничивалась урезанными пределами старой России, а в конце его жизни громадно распространилась. Кровавые насилия сталинского правления хорошо известны и ничем не могут быть оправданы, но не подлежит никакому сомнению: его победа над Троцким имеет в судьбе России значение, сравнимое лишь с величайшими свершениями нашей истории.
Сталинская послевоенная Россия 40-х годов была уже совершенно иным обществом, чем Россия послереволюционная. Произошло нечто вроде «славной революции» в послекромвелевской Англии и нечто вроде наполеоновского переворота во Франции. Канули в Лету русофобские мерзости Троцкого-Покровского, восстала из праха Православная церковь, понятия «русский» и «Россия» вновь приобрели положительный смысл, произошло в мелочах и прямое восстановление прошлого: советские школы стали походить на гимназии, вошли в обиход отмененные было слова «генерал», «офицер», «министр», а слово «интеллигент» перестало быть бранной кличкой. Главное, однако, состояло в том, что после войны в России к власти в общем и целом опять пришли патриоты, преимущественно русские по происхождению. Какие уж они были, на каких учебниках воспитаны – другой вопрос, но свою Родину – в их понятиях – они безусловно любили.
Сталинский режим был очень суровым. Всеобщее крепостное право не могло не вызывать широчайшего (и глубоко скрытого, конечно) недовольства. Какие же идеи это недовольство могло порождать? Реставрация стала бессмысленной утопией, «демократический социализм» был так опорочен историей, что его забыли. Словом, на исходе сталинского правления в России не имелось никаких противостоящих идей (грубой и примитивной пропаганде тогдашних «Голосов» не верили даже голодающие колхозники).
Смерть Сталина и хрущевские выпады против его наследства вновь породили в стране по второй половине 50-х годов общественное и идейное движение, чего не было 30 лет. Нетрудно догадаться, что оно началось как бы с прерванного предела: вспыхнула как бы «вдруг» борьба между наследниками сталинских имперцев-централистов и сторонниками троцкистского революционного космополитизма. Под другими названиями, не поминая, разумеется, предшественников, повели меж собой ожесточенный спор «Октябрь» и «Новый мир». Ничего русско-патриотического в тех шумных спорах не было: новомировцы воспитывали интеллигенцию в либерально-демократическом духе (позже это вполне выявилось в «пражской весне»), главными героями их были «жертвы культа личности», под которыми понимались, конечно, не сонмы замордованных русских священников, дворян, разночинцев-интеллигентов и крестьян, а исключительно сподвижники Троцких и Тухачевских. Кочетов, женатый на еврейке, имея главным советником Идашкина, был сторонником сталинской автократии, но отвергал любое русское своеобразие, а Православную церковь числил в одном ряду с ЦРУ и западногерманскими реваншистами.
