8.9. ДА ЗДРАВСТВУЕТ ТОВАРИЩ СТАЛИН!
Как на Колыме среди вольнонаемных создавался и поддерживался культ личности Сталина? Как и везде, очень просто, по инструкции, стандартным образом. Накануне праздников, когда собирался вольнонаемный состав нескольких приисков в несколько сот человек, секретарь партбюро вызывал нескольких комсомольцев и каждому поручал, что тот должен был выкрикивать после торжественного праздничного доклада. Мой отец никогда не вступал в партию и мне это запретил, но он был, как тогда говорили, комсомольцем 30-х годов, то есть по смыслу будущей сменой.
Секретарь партбюро распределял обязанности: «Ты, Николай, будешь кричать: «Да здравствует товарищ Ворошилов!»; «Ты, Женя, будешь кричать: «Да здравствует товарищ Каганович!» – и т. д., перечислялись здравицы за всех членов Политбюро. «Ну а ты, Вася, как всегда, будешь возглашать здравицу товарищу Сталину!»
Отец рассказывал, что у него здравица получалась действительно эффектной, артистичной. Только затихали аплодисменты, как он, соблюдая очередь, выскакивал в центр прохода и громогласно возглашал: «Да здравствует…» – и тут отец делал паузу в несколько секунд, зал замирал, многие, зная, в чем дело, заранее вставали: «…товарищ Ста-а-а-лин!» Все вставали, хлопая изо всех сил, клинический психоз массы людей доводился до высшей степени кипения. Так в воображении людей создавался путем внушения плод фантазии – виртуальный образ непорочного отца народа, вождя.
Недалеко, в километре, за колючей проволокой под охраной находилась вотчина реального Сталина – концлагерь, где безуспешно пытались согреться в лютый мороз и погибали тысячи голодных «порочных» детей этого странного псевдоотца. Только лишенное оков абстрактное мышление способно представить себе эту жуткую, противоестественную картину.
Регулярно с Большой Земли прибывали новые партии заключенных с новыми силами. Их распределяли по приискам, но, чтобы их разместить, нужно было уничтожить часть прежнего состава. Делалось это так. Заключенным при том же уровне физической нагрузки резко снижали пайку хлеба до 200–250 г в день. За 1–2 недели в лагере общим количеством 15 тысяч человек вымирало 2–3 тысячи человек, как раз примерно столько, сколько нужно принять новеньких.
Обычно падеж заключенных происходил при возвращении с земляных работ в лагерь. Те, кого покидали последние силы, просто падали в снег, на них никто не обращал внимания. Они были еще живые, но к утру были «готовенькие». Их подбирал трактор с санями.
Но не все хотели уйти из жизни просто так. Они знали, как можно умереть сразу, от пули. Для этого надо было выйти из строя с криком «Долой Сталина!» или, еще вернее, «Смерть Сталину!». При этом по инструкции конвойный вскидывал винтовку и наповал убивал заключенного выстрелом в голову. Как правило, конвойных избирали из нацменьшинств, в них особенно ценился невысокий уровень развития, это были, по существу, роботы.
Случился такой курьезный случай.
Один из старых политкаторжан, поняв, что не дотянет до лагеря и помощи ждать не стоит, из последних сил ковыльнул в сторону с криком «Смерть Джугашвили!».
Молодой азиат в белом новехоньком полушубке с винтовкой наперевес растерялся. Он не знал эту родную фамилию Сталина и встал как вкопанный. Встала вся длинная колонна заключенных. Подбежал начальник конвоя, узнал в чем дело, выхватил наган и разрядил всю обойму в заключенного в упор, причем все видели, что он успел падающему человеку выбить оба глаза, а затем изрешетить лицо, превратив его в кровавое месиво.
В охране «Серпантинки» изредка оказывался папин земляк, родом из Ливен, звали его Николай. Он не участвовал в расстрелах, но мог наблюдать, как это происходило. Он рассказывал так.
На площадке перед палаткой в окружении автоматчиков стояли плотной толпой привезенные на 2–3 машинах женщины. Они плохо понимали, что происходит и стояли внешне спокойные. Рядом громко работал мощный американский трактор «Катерпиллер». После долгой изнурительной дороги в теплушке через всю Россию, после недельного рейса по морю на пароходе им и в голову не приходило, что их привезли сюда на расстрел.
